Илья Гордон - ТРИ БРАТА

– А какой ты, с позволения сказать, брат Рахмиэлу, когда только о том и думаешь, как прибрать к рукам его землю? Заставляешь его работать на себя, выжимаешь из него последние соки… Когда ты опозорил…

Давид запнулся, взглянул на Фрейду. Она побледнела от волнения, задрожала, как в лихорадке.

Давид приблизился к Танхуму. Кровь ударила ему в голову. В ярости он стал искать глазами, чем бы стукнуть «свояка», отплатить ему за сестру. Но опомнился, пробормотал сквозь зубы:

– Убирайся скорей, а то…

Взбудораженный, бледный, Давид подошел к сестре, которая молча, понурив голову, сидела у колыбели.

– Такой пес, посмел прийти в этот дом и назвать Рахмиэла братом! – гневно проговорил он.

– Додя! Додя! Бог с тобой! – испугался Танхум. Он кинулся к отцу, как бы ища у него защиты.

– Что ему надо от меня? Он хочет всех нас поссорить, навеки разлучить. Разве у тебя не болит душа за меня? Я уверен, ты страдаешь, видя, как он натравливает всех на меня, – начал жалобным голосом Танхум. Развернув сверток, он положил его на стол.

– Отец! Я принес тебе гостинец на субботу… Фрейда схватила сверток, бросила его Танхуму в лицо и крикнула:

– Купить этим хочешь?! Вон, подлец, из нашего дома! Вон, и чтобы ноги твоей здесь больше не было!

В эту осень Михель Махлин чуть ли не первым выехал в степь. Сразу, как только вернулся с войны, он вывел на ярмарку двухлетнюю корову, которая должна была зимой отелиться, продал ее и купил у цыгана лошадь. Лошадь была худая, одни ребра, но за зиму он ее хорошо подкормил, и она набралась сил.

Заблаговременно он договорился с компаньонами, у каждого из них тоже было по одной лошади, а кое у кого и плуг или борона, и они ранней весной выехали пахать.

Сперва решили пахать десятину Михеля, которая лежала на косогоре: земля там раньше подсыхала. Но оказалось, что эта десятина была осенью вспахана и засеяна Танхумом. Михель зашумел:

– Как он смел, мерзавец, притронуться к моей земле!

– Не огорчайся… Он вспахал и посеял, а мы урожай снимем, – успокаивала его жена.

Вспахана и засеяна была также земля Гдальи Рейчука, Сендера Зюзина и других солдат.

– Мы кровь проливали на войне, – возмущенно кричали они, – а он распоряжается тут нашей землей, как хозяин!

Танхум пытался ублажить их, утихомирить:

– Ваша земля заросла бы бурьяном. Скажите спасибо, что я ее обрабатывал. Моя собственная земля гуляет. Дай бог, чтобы я на ней хоть две арбы сена накосил.

Народ возмущался, кричал, а Танхум и в ус не дул. Надо было мириться с людьми. Но помириться даже с отцом и братьями было невозможно – он знал, что они на это никогда не пойдут. А оставаться в одиночестве в такое время было опасно.

«Попробуй идти один против такой оравы, – думал он. – Они-то все вместе держатся – один за всех и все за одного, а наши, богатые хозяева, ненавидят друг друга, из зависти готовы один другому горло перегрызть».

Во время пахоты и сева Танхум торчал в степи. Рахмиэл по-прежнему батрачил у него. Всеми силами Танхум старался помириться с братом, медоточивыми словами расположить его к себе, но погасить гнев Рахмиэла ему не удалось.

Юдель Пейтрах нарочно несколько раз проезжал мимо участка, на котором пахал Танхум, и ядовито посмеивался:

– Зря трудишься, Танхум! Что проку пахать землю, которую вот-вот отберут у тебя… Земля-то ведь чужая, сам знаешь… Думаешь, они тебе отдадут ее? Ошибаешься! Зачем стараться впустую… Кругом в селах началась такая кутерьма, что и сказать страшно.

Втихомолку Юдель старался натравить на Танхума людей, чью землю тот захватил, уговаривал забрать ее обратно, надеясь этим купить их расположение: авось в трудную минуту они заступятся за него.

– Подкапываются под тебя, – пугал он Танхума. – Баламутят народ! И кто, думаешь? Твои родные братья… И не только они. Все, кому не лень, треплют языком, науськивают на тебя.

– Пусть треплют, – отвечал спокойно Танхум. – Думаете, против меня одного баламутят народ? А против вас не баламутят?

– Ну и что, легче тебе, если против меня тоже? – ехидно улыбаясь, спрашивал Юдель. – Конечно, против меня тоже баламутят. Они против всех баламутят, кто нажил кое-какое состояние. Чужое добро всем глаза колет.

Хоть и питал Юдель неприязнь к Танхуму, но страх за свою собственную судьбу толкал его на сближение с ним, и он стал заезжать к нему в степь – поговорить, отвести душу.

– Что они могут иметь против вас, – утешал Юделя Танхум. – И что могут вам сделать?

Танхум дал понять Юделю – пора бы им прекратить раздоры, зажить дружно, в согласии.

– Бывает, хозяин с хозяином тоже поспорят, погорячатся, обидят один другого неосторожным словцом, и между ними черная кошка пробежит. Но они сразу же и помирятся… Мало ли что случается между людьми…

И действительно, мало-помалу Танхум и Юдель нашли общий язык, сблизились и начали обсуждать, как в разных обстоятельствах совместно действовать.

Танхум ходил сам не свой, был растерян и не знал, что делать.

– Одинок я… Никто за меня доброго слова не замолвит, – жаловался он жене.

Стараясь заглушить томившее его чувство одиночества, Танхум много времени проводил в хлеву, среди лошадей и коров. Холил лошадей, расчесывал им гривы, ворчал.

– Эх, вы… Что вы понимаете? Недаром говорят, бессловесная тварь… Поставь вас в другую конюшню, будете служить другому хозяину так же, как и мне.

Он не переставал искать путей примирения с родными, не раз отправлялся к отцу, но возвращался с полдороги. Когда он однажды набрался смелости и уже почти подошел к дому отца, его нагнал Юдель.

– Пропало дело, Танхум! Сегодня землю делят… – сказал он, указывая на синагогу. – Видишь, голота собирается там… Шульца прогнали, а теперь разнесут приказ, все бумаги уничтожат…

– Конец, всему конец! – прошептал Танхум. Откуда-то появился шульц. Он был растерян. Хватаясь за сердце и злобно сверкая глазами, он восклицал:

– Светопреставление! Настоящее светопреставление!

– Не падайте духом, реб Шепе… Может, бог даст, все, образуется… Не надо только руки опускать… Увидите – Полетят их головы, – успокаивал его Юдель.

– А пока плохо, реб Юда, очень плохо. Заберут землю, попробуй тогда ее обратно вернуть! – сказал Танхум.

– Вернем. Еще как вернем! – храбрился Юдель. – Идемте, молчать нельзя! Подумаем, что делать… Сдаваться нельзя!

И Юдель зашагал в синагогу, Танхум с шульцем поплелись вслед за ним.

В Садаеве не было здания, которое могло бы вместить столько народу, сколько пришло на это собрание. Посоветовавшись с солдатами и с активом из бедноты, Давид решил устроить собрание в синагоге. Несколько часов подряд валил и валил народ на этот сход: шли мужчины и женщины, старики и подростки.