Николай Рогаль - На восходе солнца

— Я не государь, чтобы их жаловать. Поставил на ноги, отделил — ну и живите, как бог велит! — хмуро отвечал старик. — А заходить — захожу. Надо. Я им все-таки отец.

— Н-да... Это верно, — согласился Василий. — С хутора уходил, никого не встречал?

— Я?.. Нет.

— А имущество проверил, все у тебя в сохранности? — допытывался Ташлыков.

— Да бог миловал. Ни я чужого, ни люди моего. — Старик усмехнулся, но тут же прикрыл усмешечку ладонью, будто усы погладил.

— К тебе они верно — добрые, ничего не скажешь. — Василий со вниманием рассматривал прочные скобы, вбитые в толстые половицы. Продетый в них большой ржавый замок запирал вход в подполье. Насколько помнил Василий, прежде замка тут не было. Вмятины возле скоб были свежие: на них еще не накопилась грязь.

— Так, так. — Василий с удовольствием перехватил косой взгляд старика, брошенный на те же половицы. Он с нескрываемой уже насмешкой, даже с торжеством посмотрел на сгорбившегося хозяина. «Вот я тебя и поймал! Не отвертишься, голубчик», — говорил его взгляд. — Гостей в дом пустил, а доверять, значит, поостерегся. Запор на подпол давно наладил?

— А нет, недавно, — охотно ответил старик. — Вчера в первый раз замкнул. Аккурат, выходит, подгадал под этот случай.

— Следовательно, заранее сговорились? Так, что ли? — и Василий опять скользнул взглядом по невозмутимо-спокойному лицу старика.

— Ну что ты, мил человек! Что ты, господь с тобой! — Старик в испуге замахал на него руками; выражение лица у него мгновенно изменилось. — Вот ведь как можно повернуть, скажи, пожалуйста, — добавил он с искренним удивлением.

Но Василия трудно было сбить с его линии; с той же усмешечкой он, прищурясь, смотрел на хозяина.

— Все-таки ты мне объясни, зачем, тут замок? От кота картошку прятать? В своей-то избе...

— Зачем от кота — от людей, — сказал старик после минутного колебания, и опять что-то похожее на насмешку промелькнуло на его тонких губах. — Раз вы меня вынуждаете, я скажу: очень обыкновенно это! Вот я, допустим, скотину напоить пошел, а вы с товарищем в горнице остались. Что вам стоит картошки на еду прихватить? Минутное дело, верно? И мне, стало быть, беспокойство, и вам — соблазн. А так — от греха подале, со спасением, значит, души. Вот как.

— Тьфу! — Василий плюнул и с любопытством посмотрел на старика. — Однако ты — свято-ой... не возьмешь голой рукой! — Он зажег спичку, лег на пол и еще раз осмотрел заинтересовавшие его половицы. «Позабивал скобы вкривь и вкось. Значит, перед самым уходом сделал, второпях», — решил он, укрепляясь в своем подозрении. Ташлыков был убежден, что старик действовал заодно с бандитами, устроившими засаду на хуторе, знает их и что они, должно быть, люди местные. А раз так — Василий должен до них добраться, посчитаться за Сашу. Василий считал себя виноватым в том, что случилось. Ведь держал же он на подозрении этого проклятого старовера. И поселились они на хуторе не случайно — в самом, можно сказать, логове. А вот вели себя неосмотрительно, глупо. И Василий корил себя и ругал, еще более растравляя свежую рану утраты. Только теперь он понял, как сильно привязался за это время к Саше и какими крепкими нитями оказались связаны их судьбы.

— Послушай, батя! Ты Варсонофия Тебенькова знаешь? — спросил Василий у старика, поразмыслив как следует над обстоятельствами дела. Накануне в Чернинской кто-то говорил ему о молодом Тебенькове, будто видели его в отцовском дворе. Василий тогда не придал этому значения, а сейчас вспомнил и как-то сразу поставил в связь приезд хорунжего и события минувшей ночи.

— Варсонофия?.. Архипа Мартыновича сынка? Знаю, знаю, — старик подтверждающе кивнул головой. — Останавливаются они у меня, а я у них, когда случается быть в станице. Давно знаю, давно, — и он с необычной словоохотливостью принялся рассказывать Василию, как Архип Мартынович ездил за товаром на китайскую сторону да дня по три гулял на хуторе. — И никто от этого не оставался в убытке. Власть раньше на такие дела смотрела сквозь пальцы. Сунет он красненькую кому следует. Хозяин!.. Сам начальник корчемной стражи бывал у меня. С солдатками как зальется гулять. Ну-ну. Такой лихой мужчина... — старик хихикнул, покосился на сурово внимавшего ему Ташлыкова и вздохнул. — Прежнее-то начальство — не чета вашему брату. Понимающие были люди. По-божески все делалось. Тогда и убийствов этих не слыхать было.

— Ага. Драли шкуру с молитвой — тихо и верно. Я эти дела, батя, не хуже тебя знаю. — Василий был несколько озадачен тем, что старовер не стал отрицать близкого знакомства с Тебеньковым. — А вчера Варсонофий тоже тут был? — неожиданно спросил он и впился острым взглядом в лицо старика.

— Да ну!.. У кого? — в свою очередь с поразительным простодушием спросил тот. Потом, нахмурившись, будто сейчас только догадался о скрытом смысле вопроса, подозрительно посмотрел на Ташлыкова. — Припутать меня хочешь, мил человек?.. А для чего? Я в деревне ночевал, свидетели есть. Видеть, следовательно, никого не мог: ни Ивана, ни Степана, ни Варсонофия. Конечно, без местного человека тут не обошлось. Проводник им нужен, — продолжал он рассуждать, показывая, что понимает и точку зрения Василия. — Однако Варсонофий?.. Нет, не должен он тут быть. — Старик не прятал глаз от Василия, а смотрел ему в лицо открыто и прямо. — Почему не должен? Да не такие люди Тебеньковы, чтобы первыми в драку полезть.

«Оба вы — одного поля ягода», — думал Василий, слушая его рассуждения и отдавая должное их логичности. Впрочем, это нисколько не ослабило его подозрений. Теперь старик казался ему еще более опасным и хитрым. «Будь ты проклят, лис старый. Не такой я дурак, чтобы сказкам твоим поверить». Василий злился, понимая, что и на этот раз старик ловко вывернулся. Он все же не стал прерывать разговор в слабой надежде, что недавний «глухой» что-нибудь да сболтнет. Настроившись слушать, Василий забылся и полез в карман за табаком.

— Ты погань эту брось. Либо на двор ступай, — строго заметил старик и неодобрительно посмотрел на Василия. — И мне пора скотину поить! — Кряхтя, он поднялся с лавки и стал надевать старую облезлую шубенку с заплатами.

Ташлыков тоже оделся. Он думал о Саше, тело которого, видно, бросили ночью в реку.

— Погоди, батя! Я тебе прорубь пробью в другом месте.

Захватив в сенях лопату и лом, он прошел к старой, застывшей за ночь проруби. Мела поземка, рядом с прорубью образовался высокий сугроб, как могильный холмик. Василий постоял возле него, затем под прямым углом отмерил в сторону полсотни шагов, разбросал лопатой снег и сильными точными ударами начал ломом скалывать лед. Подошел старик с другой лопатой и молча стал выгребать у него из-под ног ледяную, крошку и отбрасывать ее прочь. Потом они вместе расчистили дорожку к новой проруби, притоптали снег.