Николай Рогаль - На восходе солнца

Олимпиада Клавдиевна, кажется, заметила новое в отношениях Даши и Логунова и отнеслась неодобрительно. Логунов вообще недолюбливал ворчливую тетушку. Если бы не Вера Павловна, которая относилась к нему с неизменной симпатией, и не Даша, — ноги его не было бы больше в доме Ельневых, Что Олимпиада Клавдиевна добрый, в сущности, человек, он только начинал догадываться.

Будь Логунов менее предубежден, оп заметил бы, конечно, что сама Олимпиада Клавдиевна переменилась. Революционные события заставили и ее над многим призадуматься.

Не без удивления внимала она политическим спорам. Эсеры, меньшевики, какие-то интернационалисты... Олимпиада Клавдиевна не понимала горячности противников. Ну что стоит хорошим людям по-хорошему договориться?

Заблуждаясь сама во многом, она, однако, восприняла предметный урок, преподанный ей Анфисой Петровной, — стала более критически относиться к призывам заправил городского Союза учителей. Тем более что назвать «невеждой» молодого способного учителя Сергея Щепетнова, назначенного краевым комиссаром народного просвещения, она никак не могла. Раз уж такие люди пришли к большевикам, то дело, видно, не только в немецком золоте.

Было много предметов, мимо которых не могла пройти Олимпиада Клавдиевна; эта сердобольная женщина умела душевно и просто откликнуться на любое горе, чужую беду, и уж в равнодушии к человеку ее упрекать не приходилось.

Она видела общую тягу к знаниям, пробудившуюся в народе. Жадное любопытство солдат и рабочих больше не удивляло ее. Если эти люди порою не знали, кто такой Модест Петрович Мусоргский, то это, право, нисколько не мешало им наслаждаться ариями из «Бориса Годунова». Точно так же незнание теоретических основ мелодии, ритма, темпа, полифонии не препятствовало восприятию ими сложных музыкальных образов — стоило лишь посмотреть на лица, на гамму чувств, выраженных на них.

Из всех композиторов «Могучей кучки» Мусоргский казался Олимпиаде Клавдиевне наиболее созвучным наступившей революционной эпохе. Музыкальные образы «Хованщины», народные сцены «Бориса Годунова» чем-то напоминали ей волнующуюся, бурлящую толпу демонстрантов.

В памяти всплывали собственные гимназические годы, молодежные вечеринки, тихие тоскующие песни:

Ее поколение действительно стояло на распутье. Но избавило ли это их от выбора пути сейчас?.. Она все чаще задумывалась над этим.

Думы ее, о которых не знали ни Даша, ни Вера Павловна, исподволь и подготовили тот поступок, каким она вскоре удивила и племянниц своих и знакомых.

Олимпиада Клавдиевна узнала от Веры Павловны о преступлении Сташевского — передаче им приютских денег японскому консулу. Двести пятьдесят тысяч рублей... шутка сказать!

Будь это какие-нибудь другие средства, Олимпиада Клавдиевна, может быть, и не спешила бы осудить своего родственника. Но взять деньги у детишек!.. Это не укладывалось в ее голове.

Никому ничего не сказав, она оделась и пошла к Сташевскому.

— Батенька мой, Станислав Робертович, что же вы натворили с приютскими деньгами?.. Вы были хорошим человеком, — сказала она, когда Сташевский провел ее в свой домашний кабинет и закрыл дверь. — Конечно, вы уладите это неприятное дело.

— Я?.. Но в чем я виноват? Помилуй бог, не знаю! — Сташевский наигранно улыбнулся и развел руками. Затем спокойно принялся объяснять ей мотивы своего поступка.

— Ах, вот как! — пробормотала Олимпиада Клавдиевна и с изумлением уставилась на него. — Однако вы меня удивляете, Станислав Робертович. Я вас считала порядочным человеком. Это, простите меня, гнусно. Гнусно и подло, — сказала она.

— Олимпиада Клавдиевна! — Лицо Сташевского приняло обиженное выражение. — Я поступил сообразно моим политическим убеждениям. Вы не должны...

— Сударь! Ну какая же это политика... просто мелкое жульничество. Вы отняли хлеб у детей. И не оправдывайтесь, ради бога, — перебила Олимпиада Клавдиевна, с живостью оборачиваясь к нему. — Верните деньги, Станислав Робертович.

Сташевский покачал головой:

— Это невозможно. Мой долг...

— Странное же у вас понятие о долге. Ну, я вижу, нам больше не о чем разговаривать. Прощайте! — холодно сказала Олимпиада Клавдиевна и не подала ему руки.

Сташевский кисло улыбнулся, попытался все обернуть в шутку.

— Надеюсь, вы не пойдете по моему пути, — с нехорошим смешком заметил он.

— Вы имеете в виду ценности, которые оставили на сохранение у меня? — остановившись в дверях, спокойным голосом спросила Ельнева. — Так вы их не получите.

— Шутить изволите, матушка?..

— Не по-лу-чи-те, — повторила она весьма решительно. — Я ваше золото отнесу в Совет. Да что вы такое вообразили о своей персоне, сударь? Законов для вас нет? — закричала она, давая выход своему гневу.

Если уж Олимпиада Клавдиевна разойдется, она переставала считаться с тем, что скажут или подумают другие. Она могла быть резкой и язвительной.

Сташевский не думал, что дело может так обернуться. Вид у него был жалкий и растерянный.

— Надеюсь, ноги вашей больше не будет у меня в доме... — Олимпиада Клавдиевна посмотрела на него с уничтожающим презрением. — И я когда-то уважала этого человека! — воскликнула она, выйдя на улицу.

Все в ней кипело и клокотало.

Зайдя домой, она забрала чемоданчик Сташевского и снесла в милицию.

Лишь после того, как по всей форме был составлен протокол и Демьянов пожал ей руку, Олимпиада Клавдиевна сообразила, что она наделала сгоряча. Теперь ее имя начнут склонять на всех перекрестках. Ну и пусть!

На следующий день было воскресенье.

Олимпиада Клавдиевна жаловалась на головную боль, кряхтела и дольше обычного не вставала с постели.

— Да лежите вы, ради бога, тетя. Мы с Дашей сами все сделаем, — пыталась уговорить ее Вера Павловна.

— Вот еще. Буду я валяться до полудня, — возразила тетушка и решительно спустила босые ноги на пол.

Даша подала ей халат и теплые туфли.

Вера Павловна любила эти поздние завтраки в воскресные дни. Можно было подольше поваляться в постели. А в столовой уже шумел самовар, расставлялись стаканы в серебряных подстаканниках, подавалась большая ваза с домашним печеньем.

Работа в приюте отнимала уйму времени. Даже в воскресенье Вера Павловна не могла совсем отделаться от приютских забот — просматривала тетрадки, готовилась к занятиям.

Даша возилась с малышом. В ней неожиданно проявился интерес ко всему, что было связано с уходом за детьми.