Николай Рогаль - На восходе солнца

В прошлом месяце они порядочно перетрусили, когда Благовещенский Совет раскрыл созданную в городе контрреволюционную организацию «Союз борьбы с анархией». При обысках были изъяты винтовки, револьверы, ящики с ручными гранатами. Двадцать два арестованных офицера до сих пор находились в тюрьме, их допрашивали следователи-большевики, и неизвестно еще, до чего они успеют докопаться.

В комнату вошел еще один зотовский квартирант — капитан 2-го ранга Лисанчанский. Его сопровождал казачий сотник Суматохин — мужчина огромного роста.

— Одну минуту, батюшка. На два слова, — перехватил он в дверях собравшегося уходить священника, увлек его к оконной нише и стал о чем-то шептаться с ним.

Гримаса неудовольствия мелькнула на хитроватом лице попа.

— Гм... Как сказать... Да вы обратитесь к церковному старосте, это его компетенция, — сказал он смущенно. — К старосте, к старосте, — повторил он, делая рукой жест, словно отпихивал что-то от себя, и, шелестя рясой, быстро пошел к выходу.

Судаков завершил цепь своих логических построений таким выводом:

— Нам действительно пора брать оружие в руки.

— А вы умеете с ним обращаться? — спросил Лисанчанский.

— К сожалению, нет. Но ведь имеются люди военные, опытные. Им и карты в руки. Современное цивилизованное общество слишком сложно устроено, чтобы обойтись без специализации и общественного разделения труда. Армия существует для того, чтобы воевать и подавлять бунты, если полиция бессильна; чиновники — чтобы управлять; мы, интеллигенты, — двигать умственную жизнь. Чего же вы удивляетесь, если я предлагаю сейчас выдвинуть на первый план военных?

Декольтированная дама пододвинулась к Лисанчанскому, шепнула, показав глазами на Судакова:

— О, он осторожен; он даже в флирте... заходит далеко, но всегда вовремя останавливается, — и, заливаясь звонким смехом, встала и пошла к роялю.

Зотов под звуки музыки проковылял к окну, уперся лбом в холодное стекло: то ли он хотел охладить разгоряченную голову, то ли боялся пропустить незамеченным приход Соловейчика.

Гости отобедали и разошлись.

В «японской комнате» у Зотова сидел пришедший с визитом Такеда-сан — коммерсант, старый житель Благовещенска и глава местных японских резидентов.

Это был невысокий японец с маленькими черными усиками, в штатском, безукоризненно отглаженном костюме с галстуком-бабочкой. Сидел он прямо, развернув плечи и не касаясь спиной стула, как сидят старики военные, начавшие службу еще с кадетов.

— Я желаю, чтобы, пользуясь этим случаем, мы слились между собой и образовали одно дружное общество, — отчетливо по-русски говорил японец, положив кисти рук на край круглого полированного стола. — Не будем гоняться за наживой денег.

— Не будем, — вздохнув, согласился Зотов.

Взор гостя скользнул по стенам, по лицам разукрашенных в традиционной манере японок. Чуть приметная усмешка тронула его губы; дрогнула, поползла вверх черная нитка усов.

— Когда я в первый раз приехал в Сибирь, я так растерялся, что абсолютно ничего не мог разобрать, — продолжал Такеда-сан размеренно-тихим голосом. — Очень морозная страна, очень богатая. Так холодно, что можно без ушей остаться. И совсем мало людей. Золотое дно, так, кажется, говорят? Японцы тут могут сделать массу разных дел, полезных себе и русским. То есть вам, — уточнил он, наклонив голову в сторону Зотова. — Дерево простирает ветви во все стороны. Сыны Японии едут в Сибирь, горя желанием прославить отечество.

Зотов старательно вслушивался в ровно журчащую речь Такеды; мешало несколько непривычное построение фраз, но общий смысл он уловил неплохо. «Пользуются случаем, сукины дети!» Он хлопнул в ладоши, и хорошенькая горничная Настя, служившая у Зотова третий год, принесла печенье и четыре фарфоровые чашечки с чаем. Чай был цветочный, китайский.

Такеда придал лицу приличествующее выражение.

— Я не могу отделаться от прискорбного чувства по поводу современного печального положения России, — сказал он, поставив чашечку обратно на стол. — Настроение умов обострилось против состоятельных людей. Государство может погибнуть из-за нарушения порядка в управлении им.

— Да, да. Довели нас товарищи большевики. Продали Россию! — Зотов тяжело повернулся, задышал, как откормленный боров.

Такеда-сан, расстегнув портфель, выкладывал на стол рядом с недопитой чашкой чая обандероленные пачки банкнот Чосен-банка. Всю кучку денег он пододвинул потом Лисанчанскому, который вместе с Суматохиным сидел здесь же за столиком.

— Прошу принять это от меня в знак искреннего поздравления по случаю предстоящего выздоровления вашего отечества, — весьма витиевато и церемонно сказал он.

Сотник Суматохин забрал деньги и пачками стал запихивать в необъятные карманы своих штанов. Затем он принялся рассказывать о настроении в казачьих частях. По его словам выходило, что казаки настроены против Советов, так как боятся утратить свои сословные привилегии. Некоторые казачьи сотни лишь в последние дни были подтянуты к городу и размещены так, чтобы избегнуть контакта с распропагандированными большевиками частями гарнизона.

— Атаримае! Понятно, — Такеда-сан улыбнулся во все лицо, показал неровные, но крепкие зубы. — Казаки так ободрены, что их воинственное настроение не дает возможности их остановить. Я понял правильно? Следует еще прибегнуть к хитрым мерам посредством пропаганды, — посоветовал он.

— Настя, а где сейчас господин Судаков? — спросил Зотов. Ему не хотелось, чтобы тот забрел сюда ненароком.

— Они у себя на диване лежат, — сообщила бойкая Настя, стрельнув глазами в Такеду. — С книжкой занимаются...

— Вот уж типчик! Валяется на диване, мерзавец, в такой день, — с неожиданным раздражением брякнул Суматохин.

— Бог с вами, Илья Данилович! Человек как человек. — Зотов счел нужным вступиться за Судакова. Такеда-сан заметил с улыбкой:

— Для своей пользы он быстро меняет свое мнение. Аноне, послушайте! — продолжал он, обращаясь то к Зотову, то к Лисанчанскому. — Атаман Гамов?.. Он недавно выдвинулся порядочно. Если он не отступит, события могут вознести его дальше. Аратомару! Все должно принять острый характер. Стоит только немного продержаться против неприятельского нападения, и победа будет на нашей стороне.

Зотов слушал, склонив чуть набок круглую голову с венчиком реденьких желтоватых волос на затылке.

В дверях послышался голос Соловейчика. Он скандалил с камердинером.

— Чего ты меня держишь? Отцепись. Будто я дороги не знаю. — Соловейчик толкнул дверь и стремительно вошел в комнату. — Мое почтение, господа! Солнце на ту сторону, я — на эту. Ходим, пока ноги носят. Так, что ли, Иван Артамонович? — и, не ожидая приглашения, сел напротив Зотова.