Николай Рогаль - На восходе солнца

Вспоминали бои в Карпатах, восстание минеров во Владивостоке, каторжные тюрьмы Забайкалья. Говорили о тех, кому не суждено было дожить до победы революции. Находились люди, которые лично знали соратников В. И. Ленина, организаторов читинского вооруженного восстания в 1906 году Ивана Васильевича Бабушкина и Виктора Константиновича Курнатовского.

Митя и Афоничкин затаив дыхание слушали рассказ об этих славных революционерах. Вот где настоящая жизнь! Вот геройство...

Благополучно выбравшись из переделки, оба считали свою роль в разведке до обидного незначительной. Хвалиться было нечем. Другое дело — Иван Павлович. Савчук сразу вырос в Митиных глазах. За ним он пошел бы сейчас хоть в пекло.

Их приключение окончилось весьма обыденно. Они так и просидели дотемна в избе с казаками. Даже распили вместе бутылку водки, после чего Афоничкин начал врать столь беззастенчиво, что Митя в свою очередь несколько раз наступал ему на ногу. Казаки похохатывали, отдавая должное его ловко привешенному языку. Состязаться в таких вещах с Афоничкиным безнадежно.

Вечером вернулись есаул и Иван Павлович. Для Савчука запрягли пару коней с архиерейской дачи, попутно доложили в сани несколько мешков с кружками замороженного молока. В город их сопровождал Гарусев — тот самый плюгавый казак, из-за которого начались все злоключения. Доставив Савчука и его людей, Гарусев должен был завезти молоко на подворье к архиерею и там заночевать.

Заметно повеселев, он бодро покрикивал на лошадей:

— Но, каурые! Но!..

Савчук, отъехав с полверсты, хладнокровно взял вожжи и свернул на другую, чуть черневшую в ночи дорогу.

— Ваше благородие, не сюда, — сказал Гарусев, хватаясь за вожжи.

— Цыц! Помалкивай. — Иван Павлович показал возчику дуло нагана.

Афоничкин в два счета обезоружил Гарусева.

После этого в полном молчании, прерываемом лишь неудержимой икотой Гарусева, они еще добрый час крутились среди перелесков, пока из-за кустов не донесся грозный окрик:

— Сто-ой! Кто идет?..

Если кто теперь спрашивал о подробностях пребывания у гамовцев, Афоничкин, посмеиваясь, говорил:

— Ничего особенного. Ездили к архиерею за молоком.

Небо с утра было низким и хмурым. Медленно, большими хлопьями падал мокрый снег. К полудню, однако, метель прекратилась, и затем небо очистилось от туч.

Над городом тревожными багровыми красками пылал закат.

Савчук возвращался с совещания командного состава, на котором обсуждался план предстоящей операции.

Все понимали, что дольше оставлять Благовещенск в руках гамовцев нельзя: каждый день от руки палачей гибли товарищи. Страшная угроза нависла над теми, кто находился в тюрьме.

В распоряжении Астрахановского штаба к этому времени находились двадцать три роты, морской отряд, четырехорудийная конная батарея, две пушки, установленные моряками на железнодорожных платформах, и морские орудия «Орочанина», артиллеристы которого уже зарекомендовали себя в боях.

Гамовцы не ожидали такого быстрого сосредоточения сил. Зачинщики мятежа полагали, что фактор времени будет на их стороне. Они рассчитывали на общую растерянность.

Губельман — представитель областного комитета — после совещания задержал Савчука и стал расспрашивать о настроении офицеров в Благовещенске. Он жадно впитывал все, что могло оказаться полезным и нужным.

— Да, снаряды к батарее доставили? Надо, чтобы был полный комплект, — сказал он, прерывая разговор с Савчуком.

Вперед выступил молодцеватый парень в кавалерийском коротком полушубке и черной папахе с красной лентой. Красный бант красовался у него и на груди.

— Разрешите, я проверю, — предложил он, выбежал на улицу, и мгновение спустя послышался быстро удаляющийся конский топот.

А Губельман опять повернулся к Савчуку.

— Постойте. Что-то мне говорили... очень важное. Что там они затевают против китайцев? — вспомнил он.

Иван Павлович рассказал о плане артиллерийского обстрела казаками Сахаляна.

— Ах, подлецы! Возмутительная провокация... Сейчас же надо отправить наших представителей в Сахалян, — сказал Губельман. — Советская Россия — единственная страна, которая протягивает руку помощи угнетенным нациям. И вот нас хотят опорочить в глазах соседнего, дружественного народа. Нет, какая мерзость, — продолжал он возмущаться, ища в то же время глазами, кого бы послать с такой серьезной миссией.

Во дворе Савчука догнал Логунов.

— Ба! Ты здесь? Как я рад тебя видеть, — сказал Иван Павлович, с чувством пожимая руку Логунова. — Побывал в бою? — спросил он, заметив, что у матроса из-под шапки выглядывает край загрязнившегося бинта.

— Царапина, — отмахнулся Логунов и стал рассказывать, как он ускакал из охваченного мятежом Благовещенска.

За эти дни Логунов был и комендором и пулеметчиком, в тесных дворах Забурхановки ходил в штыковые атаки, а сейчас командовал штурмовым отрядом моряков.

Пули косили товарищей, но Логунов, охваченный гневом и ненавистью к врагу, пренебрегал опасностью. Однажды пуля задела и его, чиркнула повыше уха по кости, оставив добрую заметину. Его наскоро забинтовал кок с «Орочанина», и, лежа рядом в снегу, они продолжали ловить казаков на мушку. Вечером фельдшер обработал рану йодом — на том лечение и кончилось.

Рана побаливала, но Логунов ни за что не признался бы в этом.

Шагая рядом с Савчуком, чуть морщась, когда боль начинала отдавать в ухо, он спешил согласовать с Иваном Павловичем свои будущие действия. В наступлении им предстояло быть соседями.

В казарме моряков теснота. Амурцы приютили у себя красногвардейцев-железнодорожников. Весть о скором наступлении уже облетела всех. Кто проверял подсумок с патронами, кто чистил оружие.

— Последняя новость, Федор: во Владивостоке арестовали Циммермана, Свидерского, Синкевича — членов биржевого комитета. На квартирах взяли. Видать, тоже подняли голову, — сказал моряк в тельняшке.

Он чинил бушлат, распоротый недавно вражеским штыком; не переставая орудовать иглой, подвинулся немного, освобождая место для пришедших.

Командир взвода железнодорожников — молодой белолицый парень, бывший телеграфист — допрашивал задержанного.

Худой человек в коротком пальто назвал себя агентом-закупщиком, возвращающимся из области в город. Документы кооператора оказались в порядке.

— Я же не знал. Господи! Всегда через Астрахановку ходим. К ночи рассчитывал быть дома, — вяло оправдывался он, скользя равнодушным взглядом по лицам.

— А почему вы интересовались сроком наступления?

— Да чтобы вслед за вами идти без опаски. Голову терять мне, чай, тоже не хочется.

— Я вас все же не отпущу до утра, — сказал взводный. — Что с вами? — тут же спросил он, заметив, как задержанный вдруг изменился в лице.