Лью Уоллес - Бен-Гур

Мгновенно и не сговариваясь, они сбросили лишние одежды, оставшись простоволосыми и в нижних туниках, в каких работали жнецами в поле и гребцами на озере, карабкались по горам за стадами и, не обращая внимание на палящее солнце, собирали виноград. Затянув потуже кушаки, они сказали:

— Мы готовы.

Тогда Бен-Гур обратился к ним:

— Люди Галилеи, я сын Иуды. Примете меня?

— Может быть, придется драться, — ответили они.

— Я побегу не первым.

Они остались довольны ответом и вестник сказал:

— Ты выглядишь крепким. Идем.

Бен-Гур снял верхнюю одежду.

— Думаете, может быть драка? — спокойно спросил он, затягивая кушак.

— Да.

— С кем?

— Со стражей.

— Легионерами?

— А кому еще доверяет римлянин?

— Чем будете драться?

Они молча смотрели в ответ.

— Ладно, — продолжал он, — сделаем, что сможем; но не лучше ли будет выбрать командира? У легионеров он всегда есть и это позволяет им действовать согласованно.

Галилеяне смотрели с еще большим удивлением; похоже идея была новой для них.

— Ну, договоримся, хотя бы, держаться вместе, — сказал он. — Я готов, а вы?

— Да, идем.

Мы помним, что караван-сарай находился в новом городе, и чтобы попасть к Преторию, как в римском стиле назывался дворец Ирода на горе Сион, отряду нужно было пересечь низины на севере и западе от Храма. По улицам, едва заслуживающим такого названия, которые пролегали с севера на юг, пересекаясь, с позволения сказать, переулками, обогнули район Акра и от крепости Mariamne вышли к воротам в обороняющей холм стене. По дороге они обгоняли или бывали обгоняемы людьми, пылавшими тем же гневом. Когда, наконец, достигли ворот Претория, делегация раввинов и старейшин была уже за ними, сопровождаемая множеством людей, но еще большая толпа шумела у ворот.

Вход охранялся центурионом с караулом в полном вооружении за прекрасными мраморными зубцами площадки над воротами. Солнце яростно пылало на шлемах и щитах солдат, но они сохраняли строй, несмотря ни на жару, ни на крики толпы. В открытые бронзовые ворота вливался поток людей, и гораздо меньший двигался в обратном направлении.

— Что происходит? — спросил у одного из выходящих галилеянин.

— Ничего, — был ответ. — Раввины стоят у дверей дворца и требуют Пилата. Он отказался выходить. Они послали сказать ему, что не уйдут, пока не будут выслушаны. Ждут.

— Пойдем внутрь, — сказал Бен-Гур в своей обычной спокойной манере. Он видел то, что, вероятно, ускользнуло от провинциалов: помимо дела, ради которого пришла делегация, сейчас решался еще вопрос, кто настоит на своем.

За воротами стоял ряд деревьев со свежей листвой и скамейки под ними. Движущийся в обоих направлениях народ старательно избегал благодатной тени, ибо — сколь ни странным это может показаться — раввины, утверждая, что опираются на закон, запрещали выращивать любую зелень в стенах Иерусалима. Даже мудрый царь, говорят, желая разбить сад для своей египетской невесты, был вынужден искать место у встречи двух долин близ колодца Ен-рогел.

Сквозь вершины деревьев блестели фронтоны дворца. Повернув направо, отряд вышел к просторной площади, на западной стороне которой находилась резиденция правителя. Площадь заполняла возбужденная толпа, глядящая на портик над закрытым входом. Под портиком стоял еще один строй легионеров.

Толпа стояла так плотно, что друзья при всем желании не смогли бы пробиться вперед и остались в тылу, наблюдая за происходящим. У самого портика им были видны высокие тюрбаны раввинов, чье нетерпение временами передавалось массе народа, и тогда раздавался крик:

— Пилат, если ты правишь здесь, выходи! Выходи!

Из толпы выбрался человек с красным от гнева лицом.

— Здесь не считаются с Израилем, — громко сказал он. — На этой святой земле мы стоим не больше, чем римские псы.

— Ты думаешь, он не выйдет?

— Выйдет! Разве он не отказывал трижды?

— А что будут делать раввины?

— То же, что в Цезарии — обоснуются у дверей и будут ждать, пока он не выслушает их.

— Он не посмеет тронуть дары, правда? — спросил один из галилеян.

— Кто знает? Разве римлянин не осквернил святое святых? Есть ли что-то святое для римлянина?

Прошел час, Пилат не отвечал, раввины и толпа не двигались с места. Полдень, принес короткий ливень с запада, но не изменил ситуации, за исключением того, что толпа стала многочисленнее и шумней, а настроение ее более решительным. Почти не умолкая, звучали крики: «Выходи! Выходи!», сопровождаясь, иногда, оскорбительными добавлениями. Тем временем Бен-Гур не давал своим друзьям-галилеянам рассредоточиваться. Он полагал, что римская гордыня должна возобладать над благоразумием, и конец уже близко. Пилат ждет только повода применить силу.

И вот конец наступил. В гуще толпы послышались звуки ударов, за которыми немедленно последовали крики боли и дикая суматоха. Почтенные старцы у подножия портика в ужасе оглядывались. Простой народ поначалу ринулся из задних рядов вперед, а из центра — в обратную сторону; на какое-то время встречные потоки сдавили друг друга с ужасной силой. Тысячи голосов одновременно выкрикивали вопросы, и так как ни у кого не было времени ответить на них, удивление быстро перерастало в панику.

Бен-Гур сохранял самообладание.

— Тебе не видно? — спросил он галилеянина.

— Нет.

— Я подниму тебя, — предложил он, и тут же выполнил предложенное. — Что там?

— Теперь вижу. Несколько человек с дубинками избивают толпу. Одеты по-еврейски.

— Кто они?

— Римляне, как Бог свят! Ряженые римляне. Не щадят ни кого!

Бен-Гур опустил наблюдателя.

— Люди Галилеи, — сказал он, — это хитрость Пилата. Но если вы послушаете меня, мы справимся и с дубинками.

Галилеяне воспрянули духом.

— Да, да! — отвечали они.

— Тогда живо назад, к деревьям, и может быть Иродовы посадки, хоть и беззаконные, в конце концов пойдут на пользу. За мной!

Они припустили изо всех сил и, повисая по нескольку человек на ветку, наломали крепких дубинок. Очень скоро весь отряд был вооружен. Возвращаясь на площадь, они были встречены бегущей толпой. Из-за ее спин продолжали доноситься вскрики, стоны и проклятия.

— К стене! — крикнул Бен-Гур. — К стене! Пропустите стадо!

Прижимаясь к каменной кладке, они избежали напора толпы и понемногу продвигались вперед, пока не достигли площади.

— Теперь держитесь вместе и не отставайте от меня!

К этому времени Бен-Гур стал признанным вожаком; он пробивался сквозь бурлящую толпу, чувствуя за спиной монолитную силу. И когда римляне, избивая людей, веселясь, когда удавалось сбить с ног очередную жертву, столкнулись лицом к лицу с галилеянами, ловкими, рвущимися в схватку и равно вооруженными; они были, в свою очередь захвачены врасплох. Потом раздался короткий яростный клич, и застучали дубинки. Юноши вкладывали в удары всю ненависть, но никто не мог сравниться с Бен-Гуром, который наилучшим образом использовал римскую школу; он не только умел нанести и парировать удар, но длинная рука и несравненная сила делали еврея быстрым победителем в каждой схватке. Он был одновременно и бойцом, и вожаком. Дубинка его имела такие длину и вес, что хватало одного удара. Он успевал следить за каждым из своих друзей и обладал способностью всегда оказываться там, где был более всего нужен. Его боевой клич воодушевлял отряд и пугал врагов. Римляне несли потери, начали отступать и вскоре бежали в портик. Неистовые галилеяне готовы были преследовать их по ступенькам, но Бен-Гур мудро предостерег: