Лью Уоллес - Бен-Гур

Что это была за история, читатель поймет, если сказать, что мужчина был одним из тех, кто держал факелы, когда комендант крепости Антония спускался в камеру номер VI. Факельщик изложил все подробности, назвал имена узниц и передал рассказ вдовы о себе.

Верная служанка слушала с замирающим сердцем, а потом быстро завершила покупки и, грезя, поспешила домой. Какое счастье несла она своему мальчику! Она нашла его мать!

Она разбирала корзину, то смеясь то плача. И вдруг замерла. Сказать, что мать и Тирза — прокаженные, значит убить его. Он обойдет ужасный город на горе Злого Совета, заглядывая в каждую зараженную гробницу, чтобы спросить о них, и заразится сам, и разделит их судьбу. Она заломила руки. Что делать?

Как многие до нее и многие после, она обрела наитие, если не мудрость, в любви и нашла единственно верное решение.

Прокаженные, как она знала, спускаются по утрам из своих загробных жилищ на горе, чтобы запастись водой на день у колодца Ен-рогел. Принеся кувшины, они садятся на землю и ждут, пока те будут наполнены. Туда же должны прийти госпожа и Тирза, ибо закон не знает исключений и различий. Богатых прокаженных постигает та же судьба, что и нищих.

Амра решила не передавать Бен-Гуру услышанную историю, а пойти одной к колодцу и ждать там. Голод и жажда приведут несчастных, и она верила, что сможет узнать их; а если нет — они узнают ее.

Тем временем пришел Бен-Гур, и они говорили без умолку. Завтра должен появиться Малух, и можно будет начать поиски. Юноша сгорал от нетерпения. Чтобы отвлечься, он собирался навестить священные места в округе. Можно не сомневаться, что тайна тяготила женщину, но осталась нераскрытой.

Оставшись одна, Амра занялась приготовлением еды, вкладывая в работу все свое искусство. С приближением дня, о чем сказали звезды, она наполнила корзину, выбрала кувшин и отправилась к Рыбным воротам, которые открывались первыми, чтобы идти оттуда к Ен-рогел, где мы и нашли ее.

Вскоре после восхода солнца, когда работа у колодца кипела, когда водочерпий не разгибал спины, когда одновременно опускалось до полудюжины ведер, ибо каждый спешил управиться, пока дневной зной не сменит утреннюю прохладу; обитатели горы начали появляться у входов в гробницы. Вскоре видны были уже целые группы, и к ближайшему утесу стали спускаться женщины с кувшинами на плечах, старые и дряхлые мужчины, ковыляющие, опираясь на костыли и посохи. Некоторые висели на плечах товарищей, а были и такие, совершенно беспомощные, кого, подобно кучам лохмотьев, несли на носилках. Даже это, самое печальное из сообществ, не было покинуто любовью, которая делает жизнь переносимой и притягательной. Расстояние смягчало, не скрывая совершенно, несчастье отверженных.

Со своего места у колодца Амра следила за загробными группами. Она боялась пошевелиться. Не раз казалось, что она видит тех, за кем пришла. В том, что они там, на горе, не было сомнений; что они должны спуститься, она знала, когда все у колодца будут обслужены, они спустятся.

У самого основания утеса была гробница, не раз привлекавшая внимание Амры. Камень огромных размеров стоял перед входом. Солнце заглядывало внутрь в самые жаркие часы дня, и гробница казалась ненаселенной, кроме, может быть, диких собак, приходящих, насытившись в Геенне. Но вот египтянка с удивлением увидела, как оттуда выбираются, поддерживая друг друга, две женщины. Обе с белыми волосами, обе старые, но в новой одежде и осматриваются так, будто местность еще нова для них. Рабыне казалось, что они даже испуганы уродливым сборищем, к которому теперь принадлежат. Приметы, конечно, слишком косвенные, чтобы заставить сердце биться быстрее, и внимание — сосредоточиться исключительно на этих двоих, но именно таково было их действие.

Некоторое время женщины оставались у камня, затем медленно, болезненно и боязливо двинулись к колодцу; несколько голосов пытались остановить их, но они продолжали идти. Водочерпий подобрал булыжник, снизу летели проклятия, и еще громче и многочисленнее были крики с горы: «Нечистые, нечистые!»

— Конечно, — думала Амра, — конечно, они не знают обычаев прокаженных.

Она встала и пошла им навстречу, подхватив корзину и кувшин. Тревога у колодца мгновенно улеглась.

— Что за глупость, — смеясь сказала какая-то женщина, — что за глупость отдавать хороший хлеб мертвым.

— И подумать только, как близко она подходит! — поддержала другая. — Я бы в, крайнем случае, подождала их у ворот.

Амра шла дальше. Что, если она ошиблась? Сердце билось у самого горла. И чем дальше она шла, тем сильнее были сомнения. В четырех или пяти ярдах она остановилась.

Это госпожа, которую она любила! Чью руку так часто и благодарно целовала! Чей образ, воплощающий красоту материнства, так верно хранила в памяти! А это Тирза, которую нянчила с младенчества! Чьи боли утешала, чьи забавы делила! Улыбчивая, миловидная певунья Тирза, свет большого дома, благословение ее старости! Ее госпожа, ее любимица — эти? Душа женщины ослабела от увиденного.

— Это старухи, — сказала она себе. — Я не знаю их. Я возвращаюсь.

Она повернула обратно.

— Амра, — сказала одна из прокаженных.

Египтянка уронила кувшин и оглянулась, дрожа. — Кто звал меня?

— Амра.

Глазы рабыни остановились на лице говорившей. — Кто вы? — крикнула она.

— Мы те, кого ты ищешь.

Амра упала на колени.

— О госпожа, моя госпожа! Твой Бог стал моим Богом, и я славлю его, приведшего меня к вам.

Не вствая с колен, она поползла вперед. — Стой, Амра. Не приближайся. Нечистые, нечистые!

Этих слов было достаточно. Амра упала лицом на землю, рыдая так громко, что слышно было у колодца. Внезапно она снова встала на колени.

— Госпожа, где Тирза?

— Вот я, Амра, вот! Ты принесешь мне немного воды?

В служанке тут же проснулись старые привычки. Отбросив с лица жесткие волосы, Амра встала и открыла корзину.

— Смотрите, сказала она, — здесь хлеб и мясо.

Она хотела постелить на землю салфетку, — но снова заговорила госпожа:

— Не делай этого, Амра. Те внизу побьют тебя камнями и не дадут нам пить. Подними кувшин, наполни его и принеси сюда. На сегодня это будет вся твоя служба, дозволенная Законом. Поторопись, Амра.

Люди, под чьими взглядами происходила эта сцена, пропустили служанку и даже помогли ей наполнить кувшин — такую скорбь выражало ее лицо.

— Кто они? — спросила одна из женщин.

— Когда-то они были добры ко мне, — смиренно ответила Амра.

Подняв на плечо кувшин, она поспешила назад. В забывчивости, она готова была подойти к ним, но раздался крик: «Нечистые, нечистые! Берегись!» Она поставила кувшин у корзины и, отступив, ждала неподалеку.

— Спасибо, Амра, — сказала госпожа, беря припасы. — Ты очень добра.