Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

— То милость для меня, государь, великая, — поклонился атаман.

Она встречала их в крестовой палате — маленькая, стройная, вся в черном, ни волоса не выбьется из-под вдовьего плата. Тонкие, нежные пальцы ее были унизаны перстнями, — изумруд, алмазы, сапфиры. Казалось, сами руки ее сияют, источая свет.

Женщина низко поклонилась и сказала нежным голосом: «Спасибо, государь, что дом наш почтил посещением своим, а мы завсегда слуги твои верные».

— Вот, Ермак Тимофеевич, — обернулся царь, — это боярыня Вельяминова, Марфа Федоровна, сестра Матвея Федоровича, и невеста моя.

Атаман увидел, как чуть улыбаются тонкие губы, как дрожат темные ресницы над зелеными глазами. Боярыня чуть вздохнула и промолвила: «И вам, Ермак Тимофеевич, спасибо, что не побрезговали нашим угощением».

В последний раз из ее рук он ел щи, — правда, вкусные, и черный хлеб. Теперь на столе, — хоша и был Великий Пост, — от яств было не протолкнуться.

Она с ними за столом не сидела, сразу ушла, только привела дитя, — которое во время оно сидело у него на коленях и называло его «тятей». Дитя превратилось в красивую смуглую девочку, с такими же, как у матери, зелеными глазами. Иван Васильевич потрепал девчонку по щеке и подарил нитку жемчуга.

— Ну что, — государь потянулся, — мы с Матвеем Федоровичем в Кремль поедем, дела у нас еще, а завтра его к дружине своей в гости жди, атаман. Ты как — сам дорогу по Москве найдешь?.

— Найду, конечно, если уж на Большом Камне не заплутали, — усмехнулся Ермак.

Матвей присвистнул. «Тут у нас, атаман, бывает опасней, чем за Волгой-то».

— Ничего, — спокойно сказал Ермак, поглаживая рукоятку сабли. «Справимся».

Когда захлопнулись за ними ворота, он еще недолгое время посидел за столом, и вдруг улыбнулся, услышав легкое дыхание из боковой светелки.

Ермак закрыл за собой дверь на засов и повернулся к ней.

— В следующий раз, как захочешь меня увидеть, — ядовито сказал он, — не надо для этого татар дожидаться.

Она молчала, потупив глаза, чуть улыбаясь, и вдруг медленно стянула с головы вдовий плат — совсем так, как тогда, в Чердыни, когда атаман шагнул к ней, повалив лавку.

— Невеста, значит, царская, — он помолчал и вдруг грубо сказал: «А мне наплевать!».

Повернув Марфу к себе спиной, атаман разорвал — одним движением, — шелковый черный опашень и кружевную рубашку. Он зажмурился от жемчужного, нездешнего сияния совсем рядом с ним. Вдохнув, он сказал — тихо, спокойно: «Хоша бы ты у ста царей в невестах была — все равно под венец я тебя поведу, Марфа Федоровна».

Он увидел, как рассыпаются по бархатной черной скатерти ее бронзовые волосы, как выгибается стройная спина, и, уже ощущая ее жар, теряя голову, проговорил: «И не проси меня, тебя поберечь, Марфа, — прошло то время. Сейчас ты у меня понесешь, поняла?»

— Не попрошу, — она повернула голову и взглянула на него — из-за плеча, зелеными, дикими, рысьими глазами. «Не попрошу, Ермак Тимофеевич».

Потом она еще успела улыбнуться, вцепившись ногтями в скатерть, комкая ее, засовывая себе в рот.

Он приставил ладонь к глазам и вгляделся в равнину. Ока, отсюда, с вершины холма, казалась широкой, серебристой лентой. С юга тянуло жарким воздухом. Он прислушался — шуршала трава, звенели птицы высоко в белесом, раскаленном небе.

После ранней Пасхи пришла небывало теплая весна. Вот уже месяц не было ни одного дождя, трава под копытами коней высохла — чиркни кресалом, и займется с одной искры.

Невысокий, легкий мужчина вытер лицо от пота и повернулся к отряду:

— Не зажгут они степь-то? — спросил один из воинов.

— Кабы они отступали, — зажгли бы за собой, — хмуро ответил воевода, — а так что — им обратно еще по ней возвращаться, коням где-то пастись надо.

— А ежели мы за ними погонимся? — раздался голос сзади.

— Нам главное — их сейчас через Оку не пустить, — резко сказал мужчина, — о погоне речи пока и нет.

— Дак может, постоим, да и разойдемся? — предположил кто-то еще.

— Постоим, — воевода внезапно выругался, — с их стороны сорок тысяч, как перебежчики доносят, а с нашей — семь пока что. Ты считать-то умеешь — на каждого нашего по шесть ихних, и не только тех, что из Крыма пришли, но и черкесов с ногайцами.

Он устало прикрыл глаза и почесал короткие, золотистые волосы. «Ладно, поехали, посмотрим, что там с засеками на Оке. От Ермака Тимофеевича гонца не было?»

— Нет пока, — ответили ему. «Только от царя — он к Серпухову подходит сейчас, с князем Воротынским и полками людей государевых».

Мужчина сжал тонкие губы, и, ничего не ответив, хлестнул своего гнедого жеребца.

— Милая моя Марфуша! Пишу тебе быстро, ибо дел у нас — не оберешься. Вроде, с Божьей помощью, разобрались мы с войском, кое тут у береговых воевод было.

Брат твой взял под начальство передовой отряд, что будет на Угре татар ждать, а я с остальными силами стою на северном берегу Оки. Сейчас встретим хана, отбросим его туда, где ему место, а потом я уже на Москву — за тобой.

Соскучился я по тебе, голубка моя, да и ты, думаю, кое-чего ждешь с нетерпением. Федосью поцелуй от меня и берегите себя обе, ибо вы семья моя и другой мне Господь не предназначил.

Марфа вздохнула и, поднеся грамоту к пламени свечи, сожгла. Легкий, серый пепел полетел вверх, и она, дунув, посмотрела, как он медленно оседает на пол горницы.

— Заберу я тебя, как только вернусь, — сказал тогда Ермак. Они лежали у костра в еще холодном, весеннем лесу, и он лениво поглаживал ее по спине. «Ты будь готова, много с собой не складывай, впрочем, — он усмехнулся, — что я тебя учу, ты бегать умеешь».

Она потерлась щекой о его жесткую бороду, и, как всегда, почувствовала сладкую тяжесть внутри. Атаман чуть улыбнулся. «Нет уж, боярыня, ты потерпи, когда с тобой муж говорит, дослушай до конца-то».

— Так вот, — он словно нехотя протянул руку вниз, и Марфа до боли закусила губу.

— Соображаешь еще кое-что, али нет уже? — Ермак взглянул на нее, и Марфа заставила себя сказать: «Да».

— Ну-ну, — он чуть пошевелил пальцами.

— Еще, — тихо попросила женщина.

— Потом, — сказал он, но руки не убрал.

— Поедем на Волгу, — быстро, — там повенчаемся, все равно где, главное, чтобы не узнали нас, в деревне, какой. Потом пойдем на Большой Камень, а оттуда — в Сибирь. Она большая, есть, где спрятаться. Золото у меня есть, лежит кое-где, еще, — Ермак улыбнулся, — с тех времен, что петля по мне плакала.

— Не боишься? — она посмотрела на него снизу.

— Ради тебя, — рука задвигалась, и Марфа чуть застонала, — я на плаху лягу, хоть завтра». Он помолчал. «А ты говоришь — боишься. Никому я тебя не отдам, хоша бы он и царь был».

— А если найдут нас? — Марфа вдруг приподнялась.