Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

Она проснулась и, как всегда, опираясь на локоть, посмотрела на мирно сопящую дочь. Та свернулась среди шелковых простыней, ровно зверек. Утренний свет наполнял отделанную мрамором комнату.

Она потянулась, разведя руки в стороны, и сладко, глубоко зевнула. Встав с широкого ложа, она выглянула в сад — листья граната лежали на песчаных дорожках, пахло недальним морем и какими-то осенними цветами.

Низкая дверь опочивальни приоткрылась, и на пороге, поклонившись, застыл мужчина.

— Марджана-джарийе, его величество султан Селим, посылает вам этот перстень — на широкой ладони чернокожего евнуха лежало изумрудное, в алмазной осыпи кольцо.

Губы женщины едва улыбнулись, бронзовые брови чуть поползли вверх, и она сказала, принимая подарок: «Я буду счастлива, угодить его величеству».

Ее турецкий за два месяца, что она занималась — по нескольку часов в день, сидя над книгами, упражняясь в произношении и письме, упорно, как и все, что она делала — стал почти свободным. Теперь она учила еще и арабский язык — так же прилежно.

Евнух ушел, а она все стояла, крутя на пальце кольцо.

— Марджана-джарийе, подарок от Нур-бану-кадины, — раздался тихий голос, и пожилой евнух внес в комнату плетеную корзинку.

— Котятки! — захлопала в ладоши проснувшаяся дочь. «Матушка, это мне котятки?».

— Тебе, милая, — поцеловала ее женщина, улыбаясь. «Выбирай, какой тебе по душе, и оставляй его себе».

— Матушка, — смуглая щека девочки прижалась к мягкой, полосатой шерсти. Котенок мяукнул.

«А мы теперь всегда здесь будем жить?».

— Посмотрим, — сказала спокойно она, глядя в изумрудные глаза дочери.

Она опустилась в теплый бассейн и закрыла глаза. Руки служанки нанесли цветочную эссенцию на ее волосы, другие руки стали разглаживать лицо — медленно, ласкающими движениями. Она положила нежные пальцы на мраморный бортик и над ними тут же склонилась третья девушка — с крохотными ножницами.

Женщина вспомнила, как стояла — давно, два месяца назад, на возвышении, в круглой комнате неподалеку отсюда. Сквозь раскрытые окна лился жаркий полуденный воздух.

Сверху, с галереи, раздался голос: «Сколько тебе лет?».

Она тогда еще не умела говорить по-турецки, и к ней приставили служанку — смешную маленькую польку, курносую и белокурую. Ее собственный польский вдруг вернулся откуда-то, хотя, казалось бы, сколько лет прошло с тех пор, как учил ее пан Зигмунт, батюшкин лекарь.

— Двадцать один, — сказала она, глядя прямо перед собой, вздернув острый подбородок.

Распущенные по обнаженной спине волосы грело солнце.

— А дочери? — раздался тот же голос.

— Четыре, — ответила она и шепнула: «Подними голову». Девочка посмотрела вверх — мерцающими, раскосыми, будто луны, очами.

После долгого молчания она услышала тихие шаги — вниз, к ней. Высокий, полный, черноглазый мужчина остановился совсем рядом. «Учи язык, Марджана, — сказал он, усмехнувшись, и ушел.

А сегодня ей прислали перстень.

Служанка, — Марджана оставила ее при себе, девчонка была забавной, умной и знала все то, что надо знать, — одела ее в полупрозрачную вуаль цвета изумрудов и надушила бронзовые волосы жасмином.

— Помните, да, — сказала Кася озабоченно. «Ну что я вам говорила».

— Все помню, — Марджана потянулась и поцеловала девчонку. «Вы тут поиграйте во что-нибудь, и ложитесь спать спокойно, ладно?».

Кася вдруг украдкой перекрестила ее. «Храни вас Господь».

Марджана улыбнулась, и вышла из комнаты.

Она медленно, опустив голову, спустилась по лестнице, миновала несколько длинных коридоров и остановилась у золоченой, высокой двери, опустившись на колени.

Джумана поиграла серебряным ножиком.

— Она уже переехала? — спросила женщина секретаря, глядя на то, как блестит утренняя роса на лепестках роз.

— Вот сейчас переезжает, — секретарь поджал губы. «Пять комнат, сад, бассейн, терраса с выходом на море. Это пока, — он многозначительно поднял брови. «Ну, и не считая тех подносов с драгоценностями, которые ей принесли еще на рассвете».

— Гездэ, — задумчиво пробормотала Джумана и вышла в сад.

— Передай ей, — она протянула секретарю букет свежесрезанных роз. «С объятьями и пожеланиями долгой жизни. Они ей пригодятся, — кадина усмехнулась. «Пока она не понесла, не стоит ничего делать, а там посмотрим».

Евнух поклонился, и, пятясь, вышел из комнаты.

— Это вам, кадина — Кася присела перед Нур-бану, — от моей госпожи Марджаны-гездэ, в благодарность за ваш подарок. Дочери госпожи Марджаны очень понравились котята, которых вы прислали.

Нур-бану посмотрела на искусно выполненную миниатюру, на которой играл, переливался красками весь Стамбул — такой, каким его видно с Босфора.

— Какая прелесть, — искренне сказала женщина. «Передай своей госпоже, что я всегда буду рада видеть ее в своих покоях».

Марджана вышла на террасу и посмотрела на море — отсюда оно было ровно смятый, синий бархат.

— Молодец, — раздался сзади знакомый голос. «Но это только начало».

Она обернулась и посмотрела в темные, мягкие глаза. Глава евнухов гарема помолчал. «Его султанское величество велел отвести твоей дочери отдельные комнаты. Ее будут звать принцесса Фарида, и она нам пригодится».

— Не сейчас, — сказал евнух, посмотрев на лицо Марджаны. «Лет через десять. Когда ты станешь валиде-султан. Королевой-матерью, если, по-вашему».

— Милая, любимая моя Машенька! С Божией помощью встали мы вчера на плимутском рейде. Обратный путь, был хоша и быстрым, да тряским — потрепало «Изабеллу» изрядно.

Поэтому я тут пробуду пару деньков, распоряжусь ремонтом, да и в Лондон — к тебе в объятья.

Оставлял я тебя, когда ничего еще и заметно не было, а сейчас, — посчитал я, — ты уж на сносях меня встретишь. Поэтому ты больше спи да гуляй, и не волнуйся за меня — я уже на английской земле, и скоро тебя увижу.

Постараюсь я все же в этом году добиться не короткого отпуска, а подольше — хотелось бы вместе с тобой хоть немножко наше дитя попестовать. До свидания, милая Маша, остаюсь вечно любящий тебя Степан.

Маша Воронцова, держась за поясницу, с трудом поднялась с кресла и вперевалку, уткой, пошла на кухню. Мистрис Доусон пекла булочки.

— Его милость приезжает, — торжествующе сказала Маша, помахивая письмом. «Изабелла» вчера в Плимут пришла».

— Ну, слава Богу, — вздохнула кухарка. «Довольна, наверное? — по старой памяти женщина называла леди Мэри на «ты».

— Не сказать как, — Маша утащила свежую булочку. «Я уж думала, придется мне одной рожать, — Маша опустилась на скамью и опять потерла поясницу. «Болит и болит, да и ноги тоже ныть стали».

— Ты потерпи, на сносях — оно всегда так, кажется, что все тело разламывает. А потом, как дитя родится, — так и забудешь, что у тебя болело, — мистрис Доусон подвинула Маше банку с домашним джемом из малины. «Намажь, что всухомятку-то жуешь».