Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

Он подписался: «Tе amo» и запечатал письмо.

Степан вытащил шлюпку на белый песок и оглянулся — над морем вставал рассвет. С прошлого года тут ничего не изменилось — он внезапно подумал, что этот остров, — что бы ни происходило там, в большом мире, — всегда останется таким же уединенным и безлюдным.

Он вымыл руки в маленьком пресном ручье и пошел вглубь острова. Хижина была все такой же крепкой — уж что-что, а топором он владел на совесть. Каждый год ему казалось, что внутри до сих пор пахнет Беллой — цветы в летнем солнце, но, конечно, это был просто мираж — как те, что он видел в своем единственном арктическом походе.

Он опустился на земляной, теплый пол, привалившись спиной к бревенчатой стене, и, закрыв глаза, опять пожалел, что разучился плакать — еще с того времени, как держал ее, умирающую, в объятьях.

Петя отложил книгу и прислушался — где-то рядом, сквозь раскрытые ставни, слышался нежный, грустный звук виуэлы. В порту было тихо — послеполуденная жара спустилась на Порт-Рояль, и женский голос в этой тиши был особенно одиноким, — как будто не было больше никого на целом свете.

Descansa en el fondo del mar, — пела девушка, — verdes como los ojos. Su nombre era Isabel, el a muria por amor.

Воронцов бросил на стол пару монет и спустился к берегу — не было сил не думать о ней, о той, что была сейчас так далеко — за океаном, за просторами земли, за еще одним морем.

Он сел на песок, и пропустил его между пальцами — такой же теплый, — подумал Петя, — как вся она, такой же напоенный солнцем. «Та, что умерла из-за любви, — пробормотал юноша и вдруг, стиснув зубы, сказал: «Ну, уж нет, не позволю».

Вечером, после того, как труп ее мужа выбросили в море, она сказала: «Нет, не сейчас».

Степан ждал ее три года, но увидев странный, горький огонь в зеленых глазах, он кивнул: «Оставайся здесь. Я пойду на палубу».

Он отстоял все ночные вахты сам, а на рассвете пошел укладывать вещи. «Я и не знала, что бывает такое счастье, — сказала Белла, сидя в шлюпке, но в ее взгляде все равно была боль

— тихая, непреходящая, не высказанная.

Только вечером, вдохнув запах свежего дерева, стоя на пороге маленькой хижины, Белла повернулась к нему, и, опустив голову, сжав пальцы, не смотря на него, проговорила: «Ты должен это знать. Прежде чем…»

Степан слушал ее, стоящую совсем рядом — так, что в свете костра было видно, как текут слезы по ее щекам. Они долго молчали, а потом он, наконец, посмев прикоснуться к ней, взял ее за маленькую руку и сказал: «Прости меня».

Потому что больше сказать было нечего.

— Я ненавидела это…,-Белла не договорила, и Ворон увидел ярость в ее взгляде.

— Я не хотела, чтобы ты взял меня такой, — ее рот чуть дернулся, — с плодом насилия на руках.

И я знала, — она вдруг посмотрела на него, — снизу вверх, — что, если он родится, я буду всю жизнь смотреть на него и видеть его отца!

Она повернулась спиной к Степану и рванула вниз платье. Шелк затрещал, и перед ним была ее нежная, белая спина — с заживающими, темными рубцами от плети.

— Белла, — сказал он, не в силах заключить ее в объятья. «Я должен был забрать тебя три года назад, и ничего этого бы не было. Прости, любимая».

Она уронила голову на руки и чуть слышно проговорила: «Я так молилась, так молилась, Ворон, чтобы выкинуть. Это грех, но я молилась Мадонне и всем святым. И они меня услышали, только вот, — она помолчала, — не сразу. Не хочу об этом вспоминать».

Степан внезапно вспомнил, как давно, той страшной московской осенью, он просыпался каждую ночь от криков сестры — будто стонал подранок, прося смерти.

— Не надо, — медленно сказал он, и положил руки ей на плечи, вдыхая запах цветов. «Все кончилось, Белла. Теперь я всегда буду с тобой».

— Я вся твоя, — сказала она, чуть слышно, проведя сухими губами по его щеке. «Ведь ты такой один, Ворон».

Он, закрыв глаза, еле сдерживаясь, сказал: «Пойдем».

Утром он спал долго, — отсыпаясь за все ночные вахты, а когда открыл глаза, — ее рядом не было. Он зевнул, и перевернулся на другой бок, с намерением поспать еще, как вдруг почувствовал рядом с собой что-то холодное.

— Давай купаться, — рассмеявшись, шепнула ему Белла. Она сидела, скрестив ноги, потемневшие от воды волосы, были скручены в узел.

Степан, легко поднял ее и пристроил на себя. «Ну, уж нет, — сказал он, — более ты у меня никуда отсюда не выйдешь, жена.

— Я в тюрьме? — в глазах девушки прыгал смех.

— В рабстве, — потянувшись, закинув руки за голову, сказал Ворон. «У очень строгого хозяина, предупреждаю».

— Как раз по мне, — Белла наклонилась, влажные локоны рассыпались по его груди, он вдохнул запах соли и тихо шепнул: «Вся моя?».

Темные ресницы дрогнули, опускаясь на глаза прозрачной зелени, и она кивнула.

Сейчас он сполз по стене и лег туда, где они спали двенадцать лет назад.

Повернувшись, — как тогда, — на левый бок, он вытянул руку — так, как будто она и сейчас лежала здесь, между ним и стеной, умостившись в его объятьях. Он медленно погладил пустое место, наклонился, прикоснувшись губами к воздуху, и сказал: «Ну вот, я вернулся».

Потом он сделал то, что делал здесь каждый раз — телу стало легче, но сердце все равно ныло, — привычной, тупой тяжестью горя.

Он столкнул шлюпку в воду и, оглянувшись, сказал: «До следующего года».

Петя поднял голову, еще в полудреме, и увидел в темноте каюты лежащего на койке брата.

— Как съездили? — спросил Степан, глядя куда-то мимо него.

— Хорошо, — Воронцов-младший помедлил и сказал: «Я там песню слышал, про девушку с зелеными глазами, что покоится на дне моря».

— Спи, — сказал брат, отворачиваясь. «Поздно уже».

— Степа, — после долгого молчания осторожно проговорил Петя: «Ты ведь до сих пор ее любишь».

— Спи, пожалуйста, — устало попросил Степан. «Ты вахты не стоишь, а я — стою».

— А как же Маша? — раздался в тишине голос брата и Степан, не отвечая, закрыл глаза.

Когда миссис Стэнли приехала осматривать Машу, — через неделю после родов, — она постучалась в кабинет к Степану.

— Сэр Стивен, — сказала акушерка, садясь в кресло, — я вам это говорю только потому, что жена ваша, уж поверьте мне, — вам этого не скажет.

— Что такое? — он отложил перо и взглянул в молодое, хмурое лицо.

Она помедлила. «Вы когда уходите в море?»

— В марте, — непонимающе сказал он. «А что случилось?»

— Случилось то, — вздохнула акушерка, — что ваша жена сейчас должна сначала выздороветь, а уж потом — продолжать быть женой, уж простите мою откровенность. Сейчас ей нужен покой, — прежде всего.

Он покраснел и сказал: «Я понимаю».

— Тем более, что с двойней у нее и так хлопот будет много. Молока у нее пока хватает, а там посмотрим, — акушерка помолчала и вдруг добавила. «Вы никогда не думали, сэр Стивен, почему вашей жене понадобилось четыре года, чтобы забеременеть?»