Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

— Господи, — сказал он тихо, — не оставь нас милостью Своей, пожалуйста.

Он только и успел начать письмо Колиньи: «Дорогой Гаспар, позволь представить тебе человека…», как услышал из-за двери: «Сэр Стивен!»

Ее лицо теперь было совсем другим — измученным, с искусанными, сухими губами.

Распущенные волосы сбились в комок.

— Держите ее, крепко, — сухо сказала миссис Стэнли. «Ребенок крупный, скорее всего мальчик, головка уже прорезалась, сейчас главное — чтобы плечики не застряли».

— Больно! — закричала Маша, и Степан, обняв ее за спину, нежно сказал: «Все хорошо, потерпи еще немного».

Девушка помотала головой и сцепила, зубы. «Так, — прикрикнула снизу акушерка, — лицо расслабь. Работай, девочка, работай!»

Степан вздрогнув, почувствовал, как напряглась его жена. Акушерка, покачав головой, потянулась за ножом.

— Терпи, — сказала она. — Это быстро. Лучше так, чем разорваться вкривь и вкось.

Он услышал отчаянный крик жены, и потом ее стон, — низкий, хриплый. Выдохнув, Маша подняла залитое слезами, и потом лицо. «Еще?»

Миссис Стэнли, усмехнувшись, завернула в пеленку громко плачущего, покрытого кровью младенца.

— Еще не надо, дорогая моя, ты и так отлично справилась. Сэр Стивен, вот ваш сын, — женщина протянула ему ребенка, и Степан вдруг подумал, что взять его на руки — страшнее, чем все, что ему приходилось делать раньше.

— Не бойся, — прошептала Маша. — Это наш Майкл.

Жена улыбнулась, но Степан вдруг с ужасом увидел, как исказилось ее лицо.

— Опять? — прошептала она испуганно, шаря в воздухе рукой, пытаясь уцепиться за Степана. — Что это?

Акушерка нахмурилась, ощупывая Машин живот, и вдруг распрямилась, улыбаясь: «Да у тебя двойня, моя дорогая!»

— Как двойня? — побледнел Степан, так и не успев, как следует разглядеть лежавшего у него в руках сына.

— Давай, давай, не ленись, — скомандовала акушерка. — Сейчас легче будет, вторые — они чуть поменьше обычно, а может, и вовсе девочка окажется.

Оказался мальчик.

Уже потом, когда Маша — вымытая, переодетая, с заплетенными косами, лежала в кровати, смотря, как посапывают у ее груди сыновья, Степан осторожно присел рядом.

— Они одинаковые? — спросил он изумленно.

Маша кивнула и чуть коснулась пальцем того, что лежал слева. Мальчик открыл глаза — синие, будто глубокое небо, и Степан с благоговением увидел, что младенец справа — доселе мирно спавший, — сделал то же самое. Братья были похожи, как две капли воды.

У Майкла, — того, что был справа, — вокруг запястья была повязана ниточка — знак первородства.

— Теперь ее долго не снимать придется, — Маша, улыбнувшись, посмотрела на Степана и вдруг спросила: — Майкл первый, а второму мальчику, какое имя наречем?

— Помнишь, я тебе говорил про Судакова, Никиту Григорьевича, что спас меня? — спросил муж.

— Можно Николас, — задумчиво сказала Маша. — А звать будем Ник — как раз, так и получится.

Дети завозились, и Маша, спустив с плеч рубашку, дала им грудь. Степан посмотрел на близнецов и вдруг спросил: «Можно?» Маша улыбнулась и потерлась головой о его плечо.

Он устроился рядом, обняв жену, и они оба не заметили, как задремали — прижавшись, друг к другу и своим сыновьям.

Петя проснулся на излете ночи и взглянул на кровать брата. Та была пуста.

На палубе, в кромешной, беззвездной тьме, еле горел слабый огонек фонаря вахтенного.

Воронцов перегнулся через борт и разглядел среди низких волн шлюпку.

— Далеко он? — спросил Петя Гиойма ле Тестю, который вдруг, неслышно, возник рядом.

Француз, ночевавший на «Изабелле», — вечером они со Степаном допоздна сидели над картами, и обсуждали новую экспедицию, — только зевнул:

— На остров.

— Какой еще… — было начал Петя, но потом осекся, поняв, куда направился брат.

Петя первый раз был в рейде, и, когда «Изабелла» и «Призрак» Гийома бросили якоря, — рядом, — в каком-то унылом заливе с плоскими берегами, он чуть не умер со скуки.

— Что мы тут делаем? — спросил он брата, который читал комментарии Кальвина к Евангелию.

— Ждем, — коротко ответил Степан.

— И сколько нам ждать? — Петя вытянулся на койке, закинув руки за голову. — Ужасная у вас тут жара.

— Столько, сколько понадобится, — Степан усмехнулся и перевернул страницу. Петя раскрыл купленный в Париже, по дороге домой, том Рабле, и погрузился в описание морского путешествия к Оракулу Божественной Бутылки.

На третий день он не выдержал: «Ну, на берег-то хоть можно сойти?»

— Иди, — язвительно кивнул Степан. — Познакомишься поближе с песком и черепахами.

Младший брат закатил глаза.

— Гийом, — повернулся Степан к французу, что приехал с ними пообедать, — прокати его в Порт-Рояль, пожалуйста. Иначе он будет ныть, и портить мне отдых.

— А ты сам, что не едешь? — спросил Петя у брата.

— Сегодня я поеду, а завтра вокруг, — Ворон обвел море рукой, — будет столпотворение испанских галеонов. Как будем уходить, так еще ладно, — можно сойти на берег, спохватятся — да не догонят, а сейчас лучше не рисковать. Уж слишком мое лицо тут известно, Петя, — улыбнулся брат.

Они с Гийомом сидели в таверне, глядя на ласковую, изумрудную гавань.

— Спасибо тебе, кстати, — вдруг сказал Ле Тестю. — Если б не ты, Пьер, был бы я и посейчас в тюрьме.

— А что король-то на тебя так обозлился? — Петя попробовал рыбу и облизнулся — готовили тут еще лучше, чем в Италии.

Гийом помолчал.

— Видишь ли, у нас и так гугенотов не особо жалуют, а тут я еще и католические корабли грабил. Ну, король, конечно, терпел до поры до времени — деньги, в общем, не пахнут, — но до тех пор, пока адмирал Колиньи за меня не вступился, — по вашей просьбе, — никто даже пальцем не пошевелил, чтобы меня освободить.

Мужчина помолчал и вдруг раскинул руки:

— Ты за решеткой-то не был, Пьер?

— Был, да недолго, — ответил Воронцов, вспомнив — до самых костей, — сырость и гниль подземного острога в Сольвычегодске.

— А я четыре года, — Гиойм закрыл глаза и вдохнул ветер с моря. — Так что я сейчас хочу наверстать все, что упустил. Сходить еще раз на юг, потому что хоть мы и знаем путь к проливу Всех Святых, но карт побережья дальше, чем Рио-де-Жанейро у нас нет. А надо, чтобы были. Ну и потом двинуться туда, куда я брата твоего все зову.

— А куда это? — поинтересовался Петя.

— А вот вернемся на корабли, и покажу, — рассмеялся француз. — А то долго рассказывать, да ты и не поверишь. Никто не верит, — он вдруг посерьезнел. — А я четыре года над этой экспедицией думал, что мне еще в камере было делать?

Петя выпил, — прохладное испанское белое было словно нектар на языке, и вдруг сказал:

— Я бы никогда не смог стать моряком.