Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

А потом она пристроила коротко стриженую голову у него на груди, и, зевнув, сказала: «Не все мне матушка, благослови Господь душу ее, рассказала-то, как я посмотрю, самое сладкое выпустила".

Он провел рукой по ее стройной, узкой спине, и, посмотрев на звезды, шепнул: «Спасибо тебе».

Петя, молча, вышел из комнаты, хлопнув дверью, и Марфа только вздохнула.

После ужина Марфа взяла на руки Лизу и понесла ее наверх. Она встала у окна, чуть покачивая засыпающее дитя, глядя на нежный, розовеющий закат. Над перелесками вставала полная, яркая луна, и где-то у реки, кричали птицы. Женщина вдруг, сама не зная почему, прижалась щекой к мягким каштановым волосам девочки и запела:

Петя, поднявшийся вслед за ними, сжал руки, — так, что аж хрустнули пальцы, — и заставил себя не открывать дверь детской.

— Пойдем, — сказал Петя, когда Марфа, уложив детей, спустилась в зал. «Я тебе покажу кое-что».

Он открыл дверь кабинета, и, пропустив Марфу вперед, сказал: «Вот». В лунном сиянии серый клинок отливал серебром. На стене не было другого оружия — только он, — изогнутый, смертельный, с рукояткой, изукрашенной золотой насечкой. Марфа увидела, как сверкают сапфиры и вспомнила синие глаза батюшки.

— Ты помни, Марфа, — сказал он ей, обнимая на прощание, — нету ничего на свете дороже семьи. Ты теперь за Петром сквозь огонь и воду пройди, раз он муж твой венчанный, и, даже если расстаться вам придется, — честь свою береги, честь Вельяминовых.

Марфа привстала на цыпочки и взяла меч. Он сразу лег в ладонь так, как надо — небольшой и тяжелый. Она вдруг прижалась щекой к холодному металлу и тихо сказала: «Спасибо тебе, Петя».

— Этот меч мне очень помог, — муж налил себе вина и залпом выпил. «Я же потом искал тебя, Марфа. Даже за Большой Камень ходил. Там мне и сказали, что ты умерла, — в стойбище, старуха какая-то».

— Его мать, — Марфа так и стояла с клинком в руке. «Она меня никогда не любила».

Он выпил еще, и посмотрел в окно, на сверкающую под луной реку. «Она сказала, что у тебя было наше дитя. Это так?»

— Нет, — вздохнула Марфа. «Не было, Петя. Я потом с Федосьей в Чердынь вернулась, а Вассиан уже умер. Ну, я взяла ее и на Москву уехала».

— В Чердынь? — он вдруг, похолодев, вспомнил: «Там такая баба, что не зевать надо — а то уведут. Красавица, каких поискать, и хозяйка отменная. С дитем, правда, — муж ее преставился тем годом, однако же молода еще — двадцати нет».

— Я ведь, Марфа, — тихо сказал муж, ставя на стол кубок, — не один в Сибирь ходил, а с дружиной строгановской. Я у Ермака сотником был. Знаком тебе атаман-то?

— Знаком, — она стояла, выпрямив спину, и клинок казался продолжением ее руки. Глаза мерцали, словно у рыси.

Петя, было, открыл рот, но жена спокойно предупредила: «Ты, Петя, подумай, прежде чем говорить-то. Хорошо подумай. Потому как если ты сейчас что невместное скажешь — то оно же не забудется более.

Я тоже, — она вдруг вздохнула, — вон, твою дочь на руках держу, и мать ее покойница, благослови Господь душу ее, — как сестра мне была, — так что не тебе, Петя, попрекать меня чем-то».

— Я Изабеллу любил, а ты…, - он не закончил.

— А я под мужчин ложилась, чтобы выжить, ты это мне хочешь сказать? — жена чуть раздула ноздри. «Да ты откуда знаешь, что у меня на сердце было, — я ж вдовой в шестнадцать лет осталась, Петя, — думала я так. Или ты считаешь, что тебе одному любить позволено? — она положила клинок на стол и помолчала.

— Не хочешь жить со мной, — так и скажи, — обернулась она, уже в дверях. «Скажи — и не увидишь меня более».

— Я не знаю, — ответил он, касаясь пальцами лезвия. Петя вдруг подумал, что никакая телесная боль не сравнится с той, которая сейчас рвала его сердце. «Я не знаю, Марфа».

Она стремительно повернулась, и, шурша юбками, подошла к нему. Она была лишь немного ниже.

— Как я на Москву вернулась, Петя, — издевательски сказала жена, — так Матвей пришел ко мне ночью, приставил кинжал к горлу Федосьи, и сказал: «Если ты мне не дашь, я твою дочь силой возьму. А ведь ей еще двух лет тогда не было, Петенька!

— И ты, — его губы едва шевелились.

— Он не мужчина был тогда, — жестко усмехнулась Марфа. «Или тебе рассказать, как собаки горло моей невестки рвали? Или как Матвей детей своих — уродов, — на моих глазах задушил? Или как мне царь Иван кубок поднес — там вода Волхова с кровью новгородцев была смешана? Или как в спальню к детям моим ядовитых змей подбрасывали? Или как Орсини…, - она вдруг осеклась.

— Что Орсини? — Петя увидел, как она опустила голову.

— Ничего, — глухо сказала Марфа. «Раз вы, двое мужчин, — она помолчала, — не смогли его убить, так я это сделаю. За себя и за Изабеллу. Спокойной ночи, Петя», — она вышла, не закрыв за собой дверь.

Он все еще держал в руках меч, когда с порога раздался детский голос: «Петр Михайлович!»

— А ты что не спишь, поздно уже, — устало сказал Воронцов, не открывая глаз.

— Я за водой ходил, Лиза пить попросила, а Тео боится темноты, — ну, я на кухню и спускался, — вздохнул Федор, входя в комнату.

Его глаза — голубые, с золотистыми искорками, — вдруг расширились: «Это ваш меч?».

— Нет, — Петя вдруг улыбнулся, — это деда твоего покойного, Федора Васильевича, — наш, семейный.

— Мне мама про него рассказывала, — ребенок протянул руку. «Можно потрогать?»

— Осторожней только, — предупредил Петя. «Давай, я помогу тебе».

Он положил свою руку на детскую кисть и сказал: «Не тяжело?»

— Немножко, — озабоченно ответил Федор. «Шпага легче. А вы умеете? — он кивнул на меч.

— Умею, — Воронцов вдруг рассмеялся. «Твой дедушка меня учил».

— А вы можете мне про него рассказать? — мальчик вдруг покраснел, и добавил, смотря вниз:

«Вы же нам теперь вроде отца, да? Или вы не хотите, отцом быть?».

Петя вдруг шагнул к нему, и, опустившись на колени, обнял: «Хочу, Федя, очень хочу. Только я боюсь — вдруг я что-то не так сделаю».

— Я тебе тогда сразу скажу, — пообещал мальчик и, глубоко вздохнув, прижавшись к мужчине, спросил: «А можно мы тебя отцом будем называть? Тео тоже спрашивает, она стесняется просто».

— Мне будет очень, очень хорошо от этого, — твердо ответил Петя. «Спасибо вам».

Он сел в кресло и устроил мальчика у себя на коленях. «Да не маленький я», — пробурчал Федор, но тут же притих, «Так расскажешь мне про деда моего, батюшка?», — попросил ребенок.

— Конечно, — ответил Воронцов, глядя в окно, где с реки уже поднимался туман. «Слушай, сынок».

— А ты в Степана сразу влюбилась? — лукаво спросила Марфа, перекусывая нитку.

— Только и могу, что пуговицы пришивать, — усмехнулась женщина, аккуратно складывая платье дочери. «Сколь меня матушка покойная рукоделию не учила, я все равно норовила — али на конюшню сбежать, али за книгу сесть. И Тео у меня шить не любит. А ты очень красиво вышиваешь, — она посмотрела на невестку и заметила, что та вся зарделась.