Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

— Матушка, — Марья Нагая прислонилась к косяку двери, и, — как всегда, — даже ключница, что знала ее с детства, на минуту приостановилась, любуясь прелестью девушки. «Пойдемте, матушка, — нежно сказала Марья, — на дворе свежо, посмотрим, как воз разгружают, подышите хоть».

Боярыня улыбнулась и позволила дочери мягко взять себя под руку.

Марья шла впереди, высокая, тонкая, ее черные, с синеватым отливом косы, спускались на прямую спину.

— Братья твои сегодня возвращаются, — внезапно сказала мать. «Успели все же, с войны-то. И до венчания тут будут».

— Слава Богу, — чуть замедлив шаг, перекрестилась Марья. «Я уж по ним соскучилась, еще до Пасхи-то в Ливонию уехали, что Михайло, что Григорий».

— Хорошо еще, что отец твой все лето тут был, — заметила Анна Васильевна, — только после свадьбы обратно к войску двинется.

Осень на Москве выдалась ладная и теплая, и сейчас Марья, выйдя на двор, вскинула голову и посмотрела в небо, где вереницей шли белые, кружевные облака.

— Так бы и улететь к нему птицей, матушка, — вдруг, страстно, сказала девушка.

Серые, с просинью глаза Марьи вдруг засияли, белая, ровно мраморная кожа щек чуть окрасилась розовым. Она глубоко вздохнула и улыбнулась: «Ну, завтра увидимся уже с ним».

— Пойдем, — ворчливо сказала мать, чуть шлепнув Марью, — посмотрим, что твой нареченный-то прислал.

Оказавшись в кладовой, Марья ахнула — все вокруг было забито отрезами бархата и шелка, валялись связки мехов — соболь, горностай, куница, а посреди всего стоял серебряный, отделанный золотым тиснением ларец.

Она подняла сапфировое, с алмазами ожерелье, и выдохнула: «Господи, красота-то, какая!»

«Семнадцать лет ей всего», — вдруг, пронзительно, подумала боярыня. «Не рано ли? И он — хоша и царя близкий друг, и советчик, и знатен, и богат, но все, же за сорок ему, да и вдовец.

Может, за кого моложе бы Марью выдать?

Да разве отказывают таким людям, коли сватаются они? У него вдесятеро больше владений, чем у нас, у трона царского днюет и ночует. Да и по душе он Марье, а, впрочем, кому бы ни пришелся по душе-то — красавец ведь, и обходительный какой».

— Скорей бы, матушка, — вдруг, краснея, примеряя перстни, призналась Марья.

«Кровь-то в ней гуляет, конечно», — сухо подумала Анна Нагая. «Ну, от греха подальше, пусть венчаются — человек он взрослый, спокойный вроде, может, оно и к лучшему».

Боярыня обняла дочь, и, улыбнувшись, сказала: «Пойдем, Марьюшка, надо наряд твой на завтра выбрать — все же, окромя жениха твоего, тут еще и царь будет, неохота, чтобы ты колодой какой глядела, перед государем-то, все ж в первый раз он тебя увидит.

Дочь дала себя увести из кладовой — но все ж не сдержалась, — украсила длинный, изящный палец кольцом с крупным, как орех, алмазом.

Матвей Вельяминов стоял на крыльце городской усадьбы и любовался конями, которых как раз вывели на прогулку.

— Федор Федорович, — сказал он, обернувшись к окольничему Нагому, — ты не стесняйся, говори, какой тебе нравится. И для сынов своих выбирай, не с руки им ко мне заезжать-то, я понимаю, им под материнское крыло сразу хочется, с войны-то. А подарки шуринам своим будущим мне сделать надо, как же без этого.

— Да у тебя кони, Матвей Федорович, — как на подбор, — улыбнулся окольничий, поглаживая бороду. «Глаза разбегаются».

— У батюшки моего, упокой Господь его душу, — ответил Матвей, — жеребцы хороших кровей были, дак я уж старался, чтобы от них потомство славное получить. Вот, посмотри, — он сбежал вниз и принял уздечку из рук конюха, — как тебе гнедой этот? Молодой, еще двух лет нет, и резвый — Матвей рассмеялся, — не поверишь, какой.

Окольничий легко вскочил в седло и сделал круг по двору. «Отличный конь», — искренне сказал он Матвею, спешившись. «Ну, спасибо тебе, Матвей Федорович, знаешь ты, как тестя будущего уважить».

— А для Михайлы с Григорием вот этих бери, — показал Матвей на двух молодых жеребцов — серого в яблоках и вороного. «Не пожалеешь».

— А твой-то конь где, Матвей Федорович? — спросил Нагой. «На чем к венцу-то поедешь?».

Вельяминов лениво улыбнулся и хлопнул в ладоши. Окольничий восхищенно вздохнул — на двор вывели изящного, с крутой грудью и стройными ногами, белого, ровно снег, коня.

— Уж как я его пестовал, — ласково сказал Матвей, потрепав жеребца по холке, — сына родного так не пестуют.

Конь тихонько заржал и поласкал нежными губами ладонь хозяина.

Федор искоса взглянул на будущего зятя и мысленно перекрестился: «Господи, да за что нам удача такая? Вроде и небогатые мы, и знатностью нам с Вельяминовыми не равняться — они у трона царского рождены, у князя Димитрия Ивановича, что татар на поле Куликовом разбил — мать Вельяминова была, а у Матвея Федоровича мать — Головина, те из Византии свой род считают.

И вовремя же я его к себе обедать позвал, как он из Ливонии вернулся, ничего не скажешь.

Быстро, конечно, на Успение он Марью увидел, и то мельком, а через неделю уже и сваху заслал. Ну, зато теперь Михайле с Григорием не из мелкопоместных невест, каких выбирать придется, а можно и повыше замахиваться, как Марья Вельяминовой станет».

— Ну, тогда я велю, чтобы коней к вам на усадьбу отвели, — прервал его размышления Матвей.

«А мы с тобой пойдем, Федор Федорович, там нам стол накрыли — ну так, перекусить, икры, заедок всяких. Рядную запись почитаем, увидишь, что я за Марьей закреплю, вдовью долю ее».

— Матвей Федорович! — ахнул окольничий. «Упаси Господь!»

— Ты, боярин, сам воюешь, — ядовито ответил Матвей, — знаешь, каково там бывает. Мне ж через месяц опосля венчания обратно в Ливонию. Ну, с Божьей помощью, Марья понесет до этого».

— На Бога надейся, как говорится, Матвей Федорович, — начал, было, окольничий, но осекся, увидев холодный блеск ореховых глаз.

— Жена моя покойная, благослови Господь душу ее, — широко перекрестился Матвей, — в первую брачную ночь понесла, и родила двойню, мальчиков обоих. Что Господь их у меня забрал, то, за грехи мои случилось. Вот и получается, что ежели Марья бесплодной окажется, — он усмехнулся, — то уж не моя вина будет, боярин Федор.

— Да что вы, — испуганно сказал окольничий, — у меня и в мыслях не было, Матвей Федорович.

— И помни, боярин, — обернулся Матвей, уже входя в крестовую палату, — я на правнучке царя Ивана Великого женат был. И род мой от варяжских князей начало свое ведет. Так что, — он усмехнулся краем тонких губ, — пойдем, посмотришь, что после смерти моей семье твоей достанется, коли Марья вдовство свое не нарушит.

Матвей развернул грамоту, и внезапно представил себе лицо Марьи — такое, как тогда, в полутьме лестницы, жарким августовским вечером, когда, напросившись еще раз на обед к окольничему, он услышал ее робкое дыхание где-то наверху, у входа в женскую половину.