Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

— Как же это, государь, — шагнул вперед Михайло. «Как же мальчик шестилетний один на Москве будет? Надо ж искать его!»

— Затрепыхался, — рассмеялся Иван Васильевич. «А не сам ли ты, Михайло Степанович, переправил куда сына? К сродственникам, али в вотчины? Не помнишь?

— Да на что тебе дитя-то сдалось? — громким голосом вмешался Степан. «Или ты заместо татар со своим народом воевать хочешь?»

— Ты, Степа, глаза уже лишился, — царь подошел к нему совсем близко, так, что юноша чувствовал его горячее, звериное дыхание, — велеть Алексею Даниловичу, чтобы он тебе язык укоротил? Он может. Не сейчас, конечно — сначала ты ему все расскажешь — и про монаха Феодосия, и про то, кому ты его в Твери передал и куда его повезли далее».

— Не расскажу, — коротко ответил Степан. «Хоша ты меня на кол сажай»

— На кол ты у меня, Степа, сам запросишься, — ласково ответил царь. «Ты погоди, мы ж еще только начали».

— Как начали, так и закончим, — обрубил Степан.

— Предерзкие нынче отроки-то пошли, — обернулся царь к Басманову. «Ты, Степа, не торопись — ты ж еще смерть-то можешь миновать».

— Это как это? — хмуро спросил юноша.

— А просто, — царь все еще стоял совсем близко. «Вот батюшка твой родной перед тобой стоит — возьми в руки нож, да и пересеки ему горло. И сразу мы тебя отпустим.

Даже про монаха пытать не будем — Бог с ним, мало ли холопов кажный день в Литву али Ливонию бегает! — царь махнул рукой и продолжил.

— А мы с Алексеем Даниловичем тайну твою хранить будем. Перережешь отцу горло — и гуляй на все четыре стороны.

Парень ты молодой, семья у вас богатая, отбирать я у тебя ничего не буду — своего достает, а что глаза у тебя нет — так это не страшно, главное — что голова есть на плечах. Ну, так что, давать тебе нож, Степан?

Юноша посмотрел на отца, стоящего с прямой, не сгорбленной спиной, и увидел, как Михайло улыбается.

— Ежели ты мне, государь, нож дашь, — ответил Степан, — то первый же удар сам же и получишь. А потом будь что будет.

После трапезы Феодосия посмотрела на детей и сказала:

— А ну-ка, давайте на конях прокатимся! А то, сидя в усадьбе и закиснуть немудрено! Петя, ты как, сам ездишь?

— Конечно, — ответил мальчик. «Уж с год как на коне сижу»

— А мне батюшка и матушка пока не разрешают, — погрустнела Марфа. «Только если впереди них».

— Это потому что ты маленькая! — Петя высунул язык. «А я большой, что, съела!»

— Ах, ты! — задохнулась от обиды Марфа. «Вот не дам я тебе Черныша, раз ты обзываешься!»

— Жадина! — крикнул ей Петя.

Марфа бросила в него деревянной солонкой, — не попала, — и, сжав губы, слезла со стула.

— Вот сейчас я тебе покажу-то, — сказала она угрожающе, сжав кулачки. «Проси прощения, а не то…»

— Не догонишь, не догонишь! — рассмеялся Петя и выбежал из трапезной.

Марфа поспешила за ним.

— Федосья, — раздался снаружи голос мужа, — чего это с детьми приключилось?».

Она вышла на крыльцо и усмехнулась — Петя взобрался на забор, а Марфа снизу кидала в него грязью.

— Да ничего, — она прижалась к плечу мужа. «Они ж дети — лучше пусть так, чем слезы да хлюпы».

— Как думаешь, — спросил ее Федор, — забудет Петя-то?»

— Не забудет, — Федосья покачала головой. «Батюшка отписал, что завтра за ним должен уже человек приехать — повезут Петю первым делом на Чудское озеро, а оттуда — уж в Колывань.

Чтобы в Новгород не заезжать-то, а то опасно это — везде глаза, да уши».

— А Феодосия в Новгород-то возили? — Вельяминов испытующе посмотрел на жену.

— Откуда мне знать? — та пожала плечами. «Батюшка мой, Никита Григорьевич, человек скрытный. Ты думаешь, я тайны хранить умею? А ты попробуй, так как он — кажный день ровно на краю обрыва, один шаг неверный и костей не соберешь».

— Вот как началось это, я и сам — ровно на краю обрыва, Федосья — угрюмо ответил ей муж.

— Жалеешь, что ль? — женщина взглянула на него.

— Ежели б я один был… — вздохнул Федор. «А почему в Колывань-то?»

— Там у батюшки друзья по торговле есть, так Петю, может, приемным сыном куда возьмут.

— Он же Воронцов! — вскинулся Федор. «Боярин же, не торговая косточка».

— Знаешь, Федя, — жестко сказала Феодосия, — как зачнешь умирать, так Господь тебя не по званию твоему судить будет, а только лишь по делам твоим.

— Права, — усмехнулся Вельяминов, и, прижав жену к себе, поцеловал в щеку. «Дети-то заняты… — задумчиво сказал он.

Марфа и Петя уже успели помириться, и строили что-то в большой куче песка за амбарами.

— Я им коней обещала, — слабо запротестовала Федосья.

— Ну, вот что, хватит, — обнял ее муж. «Как начнешь спорить, так и не остановишься, Федосья.

Давай-ка живо в опочивальню, быстрее ветра, небось, самой же хочется, а?»

Тут уж Вельяминова как не сдерживалась — но рассмеялась и легко побежала вверх по лестнице — впереди мужа.

— А ты, Михайло Степанович? — остановился перед ним царь.

— То ж самое — сыну своему старшему горло перережешь, так сразу и отпустим тебя.

Заберешь Прасковью, и домой пойдешь. И где ты Петю прятал — тоже спрашивать не буду».

Воронцов молчал, опустив глаза.

— Ты ж человек еще молодой, — продолжил царь. «И жена у тебя детишек еще может принести. Чего ж думать? А мы с Алексеем Даниловичем могила — помер Степан, и помер, никто ничего не узнает.

Так что не сумлевайся, Михайло Степанович — давай, бери нож, это ж дело минутное. Ты на поле боя же раненых врагов добивал — быстро это, сын твой и не почувствует ничего, — царь улыбнулся.

Михайло угрюмо поднял глаза на государя и, молча, протянул ладонь.

Басманов передал ему широкий кинжал.

— Господи, прости — пробормотал Воронцов и сжал холодные пальцы на богато изукрашенной каменьями рукояти ножа.

Государь легко, по-мальчишески, рассмеялся, увидев, как Воронцов заносит кинжал.

— Опусти, Михайло Степанович, — сказал он. «Сына своего ты убивать не будешь, это понятно, а меня — хоша и хотел бы ты этого, однако же, неужели ты думаешь, что государя так уж легко заколоть? Я теперь по Москве без кольчуги не езжу».

— Пусть уведут его, — приказал Иван Васильевич Басманову, и что-то шепнул на ухо окольничему. Тот закивал головой и позвал стрельцов.

— А ты, Степа, — царь подошел к младшему Воронцову, — сейчас с другом своим встретишься, Башкиным, Матвеем Семеновичем.

Поговорите о том, о сем, глядишь, и станет понятно, куда и к кому дорожка из Твери проложена. Ну, и как я сказал — ты у меня смерти, как облегчения, просить будешь, — царь внимательно посмотрел на Степана и, приблизив губы к его уху, сказал:

— Знаешь ли ты, отрок, как на колу умирают? Долго это, Степа, долго. Дня три ты у меня на нем промучаешься, не меньше.

— Уж кончал бы скорее со мной, — грубо сказал Степан.