Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

Петя сделал в точности, как учил брат, и, когда противник рухнул в жирную, чавкающую грязь, навалился сверху. Тот от неожиданности разжал пальцы и выпустил кинжал. Воронцов достал свой — короткий, дамасский, подаренный Степаном в прошлом году, приставил его к горлу нападавшего. Лицо было незнакомым.

— Кто тебя послал? — Петя чуть надавил на клинок.

— Боярин мой… Матвей Федорович… Не губи, — взмолился несостоявшийся убийца.

Петя коротко и быстро ударил его в шею. Клинок вонзился в кость и застрял. Человек выгнулся, на губах выступила кровь. Он еще жил — хрипя, цепляясь сильными пальцами за горло. Воронцов глубоко вдохнул и с силой выдернул клинок. Умирающий засипел, захрипел.

И затих.

Петя посмотрел на свои руки, и, с трудом сдерживая подступившую тошноту, подставил их под струи ливня. Под ногами пузырилась кровь, смешанная с грязью. Петя упал на колени и его вырвало прямо в лицо мертвеца, а потом еще и еще раз — когда он увидел совсем близко распахнутую, огромную рану, в которой собиралась дождевая вода.

Светловолосый молодой человек присел на кроточки и приблизил лицо к прутьям. Узник вгляделся — спокойное было лицо, ясное, красивые карие глаза смотрели прямо, не избегая взгляда.

— Ты Матвей и я Матвей, тезки мы с тобой, Помнишь боярина Вельяминова, Федора Васильевича?

Башкин кивнул. Он почти разучился говорить, с монахом они обменивались односложными фразами, а другие слова ускользали, растворялись в темноте, в чаде факела, вроде и есть они в голове, а раскроешь рот — исчезают.

— Сын я его, Матвей Федорович.

Нет, пронеслось в голове у Башкина, тот выше был и шире в плечах, и звали его не так. Как его звали-то? Он нахмурился, пытаясь вспомнить. Тщетно. Тоже мальчик еще совсем — он еще про корабли мне говорил. Сказал я на него, дак мука какая была, мочи терпеть не было.

— А что, — он ужаснулся звуку своего голоса. Из горла вырывался то ли хрип, то ли карканье. — жив Федор Васильевич?

— Жив-жив, — заверил пришедший, еще ближе придвигаясь к решетке, — что ему сделается.

— А жена его, Федосья Никитична, жива ли?

— А знаешь ты ее?

— Как не знать, — узник улыбнулся, открыв черный, страшный рот с обломками зубов. — Она нам тоже помогла тем летом.

Неужели, боярин Вельяминов прислал за ним своего сына? Неужели ему суждено увидеть свет Божий.

— А ты помочь пришел мне? — он подслеповато щурился, — расплывалось в темноте лицо гостя, ровно морок это был, оборотень, а не живой человек.

Матвей Вельяминов совсем припал к решетке и прошептал: «Помочь, конечно».

Петя оттащил труп в канаву за амбарами, и, шатаясь, поднялся в горницы.

— Я человека убил. Узнал меня Матвей, подослал холопа с кинжалом.

Глава Московской компании смотрел в землистое от усталости лицо юноши и вдруг вспомнил, как легко входила шпага в тело противника, и как потом лилась на утоптанную землю темная, быстрая кровь. Сколько лет ему тогда было? Тоже, как Питеру, — восемнадцать. Он быстро наполнил вином бокал, протянул Воронцову.

— Ты сядь. Сядь, выпей, успокойся.

Юноша, не чувствуя вкуса, залпом осушил бокал.

— На Москву мне надо. Венчаться и увозить ее.

— Кого ее? — не понял Дженкинсон.

— Сестру Матвея младшую единокровную. Я ее с детства знаю, я сюда за ней и ехал.

Свататься.

— Посватался? — Дженкинсон стал одеваться.

— Куда вы?

— С тобой на Москву, куда, — проворчал купец. — Так ты что, невесту свою крадешь, что ли? Родители ее против?

— Родители не против, только вот царь Иван тоже хочет ее себе в жены.

— Шпагу не забудь, — коротко приказал Дженкинсон.

Когда он шел наверх, заботливо поддерживаемый Матвеем, он посчитал ступени — их было сто двадцать. Яркий полуденный свет ударил в глаза. Башкин дернул головой, зажмурился.

Он почти ничего не видел. «Как же я писать буду? Или, может хоть диктовать смогу, как Феодосий.»

— А Федор Васильевич где?

— Ждет нас, — прозвучал ровный ответ. — Вот сюда иди, тут возок.

Башкин почувствовал, как открывается перед ним низкая дверь. Внутри было тихо. Матвей помог ему усесться. «Сейчас поедем».

— Матвей знает, что я здесь, — выпалил Петя с порога, ворвавшись в дом Вельяминова. — Я его холопа, которого он ко мне с клинком подослал, убил.

— Сядь, не тараторь, — слегка опешив, приказал Вельяминов.

— Да что вы все «сядь» да «сядь», — сорвался на крик Воронцов-младший. — Я человека убил!

Федор с размаха залепил ему пощечину. Петя вздрогнул, заморгал виновато.

— Ничего, — утешил его Вельяминов. — У каждого свой первый раз бывает. У меня в пятнадцать лет это было, а с тех пор и не считал я.

— Вы воин, вы другое дело. — Пете вдруг бросилось в глаза, как постарел несгибаемый Вельяминов, буквально за несколько дней постарел.

— Ты теперь тоже воин. Ты царю дорогу перешел, думаешь, это так просто с рук сойдет?

Сейчас Марфа с матерью спустятся, благословим вас.

Они стояли в разных углах горницы — Марфа, с заплетенными косами, в нежно-зеленом летнике вдруг показалась Пете совсем не той девчонкой, что видел он в подмосковной. Она зашла с опущенной головой и так и осталась стоять, не взглянув на него, забрызганного грязью, с влажными от дождя волосами.

— Сватается к тебе Петр, дочка, — взяла ее мать за руку. — Что скажешь?

Марфа, прерывисто вздохнув, тотчас кивнула согласно.

— Венчаться вам надо не медля. — Федор прошелся по палате. — Венчаться и уезжать отсюда.

— Но почему?

— Ищут Петра, брат твой Матвей узнал его. А коли мы его дитем шестилетнего от смерти неминучей уберегли, так и сейчас на нее не предадим.

— А тебе, коли ты жена венчаная, — подала голос Феодосия, — окромя как с мужем рядом, другой дороги нет. Хочешь такую судьбу или другое выберешь? Тебя еще один человек хочет в жены взять.

— Кто?

— Государь Иван Васильевич на престол хочет тебя посадить, в царицы московские.

На длинных ресницах заблестели слезы.

— Учили вы меня, родители родимые, что нет ничего дороже чести, что бесчестно за нелюбимого замуж идти. Я себя только тому отдам, кого люблю всей душой. — Она запнулась, закусив губу. — Тебе, Петя, коли люба я тебе.

Он, как в тумане, взял девушку за руку и привлек к себе. Так, не разнимая рук, они опустились на колени перед иконой, что сняли со стены Феодосия и Федор Вельяминовы.

В возке душисто пахло сухим сеном. Башкин подумал, что ехать будет мягко, может даже поспать удастся. Он пошарил рукой в темноте, дотянулся до двери, хотел открыть, но она не поддалась. Он неуверенно позвал: «Матвей Федорович?».

На монастырском дворе Матвей поднес горящий факел к груде сена. Оно вспыхнуло сразу — весело, ярко. Возок заходил ходуном. Башкин, зайдясь в кашле, снова попытался открыть дверь, но тщетно. Удушливый дым завыедал глаза, забивался в рот. Я ж ему все сказал, и про отца его, и про Феодосию, успел подумать горько Башкин, зачем жжет он меня?