Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

— Значит, слабы ваши люди? — вождь прищурился. — Как вы на восход пойдете? Туда дорога трудная.

— Есть слабые, врать не буду, но больше сильных. Неужели у тебя в стойбище слабых нет?

— Слабый да трус у меня долго не живут. Сказку слушайте. Жил однажды бедный человек, и не было у него жены. Взял он последнего оленя и пошел к шаману просить жену. Тот оленя зарезал, и говорит, утром исполнится твое желание. И правда, проснулся человек, а рядом женщина лежит. Стали они жить. Однажды ушла жена на рыбалку, а человек в чуме остался.

Вдруг видит — в углу лисья шкура запрятана. Откуда взялась? Стал он за женой следить и понял, что, как он засыпает, жена лисой оборачивается и в тундру убегает, а на рассвете возвращается, шкуру снимает и снова женой становится. Он шкуру запрятал, да так, что жена найти не смогла, сколько не искала. Так и пришлось ей с ним остаться в человечьем обличье и жить да поживать.

— Хорошая сказка, — рассмеялся Вассиан.

— Если б твой келейник у меня в воинах ходил, его бы лисом звали, — без улыбки произнес вождь. — Глаза у него хитрые и волосы рыжие.

— Разве то волосы? — Марфа прикусила язык и взъерошила свой ежик. — А вы зачем косы носите?

— Так принято, от предков наших, — Тайбохтой хлопнул в ладоши, и к костру подтащили еще мяса.

— Так говоришь, Бог не в камнях и не в дереве, а только лишь в душе человека? — с укоризной повторил Вассиан слова Марфы, когда они обратно ехали. — Не зря говорят, яблочко от яблоньки…

— Ты знаешь? — ахнула Марфа, непроизвольно прикрыв рот ладошкой. — Родители так говорили, только велели никому открываться. Я даже от Пети таюсь.

— Ну и кто тебя тогда за язык дергал ереси болтать где ни попадя? — хмуро спросил настоятель. — Ладно, я брат твой, а кто другой тебя за такое по голове не погладит.

— А ты откуда понял? — виновато прошептала Марфа.

— Когда вы ко мне приезжали, говорили мы с твоими родителями долго. Не во всем я с ними согласен был, особливо с Федосьей Никитичной — она из коренной семьи жидовствующей, еще со времен Схарии проповедника А ты сама-то как думаешь?

Марфа вздохнула.

— Трудно мне. От Иисуса и Богородицы не могу я отказаться, все ж не матушка я — я так ей и сказала, — но что отец мне говорил, про церковь — что она больше в душе человеческой, то и мне так кажется. Вон когда ты говорил, что молитва праведника до Бога доходней, я вспомнила. Матвей вон церкви главный жертвователь, пудовые свечи ставит, оклады, самоцветами изукрашенные, дарит — одной рукой. А другой — отца родного сжигает. Нешто Бог такого от людей хочет?

Вассиан, перегнувшись в седле, мимолетно обнял сестру.

— Потому я тут и сижу. Тут хоть и бедно, а все свободней, чем на Москве.

— Смотри-ка, — Марфа приставила ладонь к глазам. — Лошади у ворот привязаны. Не наши вроде.

Вассиан аж посерел и прошептал, не разжимая губ: «Гони к Тайбохтою, пережди у него. Если что, гонца пришлю».

— Забыл что? — Тайбохтой вроде и не удивился. От него пахло кровью и зверем. — Попробуй. — Он протянул ей что-то красное, мягкое, колышущееся в его смуглых пальцах. — Сердце оленя. Если мужчина его съест, будет сильным воином, если женщина, то сильных воинов принесет.

Марфа почувствовала на губах сладковатый привкус сырого мяса.

— Вижу, не хочешь ты в монастырь возвращаться, — усмехнулся вождь. — Идем с нами, стреляешь ты метко, а что мелкий да худой, так оно и лучше, такие крепче.

Она посмотрела в темные немигающие глаза и облизала пальцы.

— Вкусно, спасибо. Я что вернулся, ты обещал Вассиану показать, как через горы проходить, но, видно, забыл. А я и нарисовать могу. — Она достала из сумы свернутую бересту и уголек.

— Хм… Ну садись. — Цепко взглянув на «послушника», Табойхтой похлопал по расстеленной на лужайке шкуре.

Марфа быстро набросала знакомые ей наизусть окрестности Чердыни и поставила точку — там, где, по ее расчетам, было стойбище.

Вождь внимательно следил за ее рукой.

— Маленькие пальцы у тебя.

— Да я и сам не богатырь, — не растерялась Марфа.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать будет, — Марфа подула на бересту. — Ну, рассказывай.

Она чертила, следуя указаниям вождя, и чувствовала, как от него пышет, несмотря на сырой весенний день, жаром. Как от печки.

— А долго идти? — спросила она, закончив рисунок. — Если небольшой отряд, как у тебя, то сколько?

— Зимой долго, надо столько привалов делать, сколько пальцев на руках, летом — быстрее.

— Тайбохтой вдруг пружинисто поднялся и вгляделся в тропу. — Едет кто-то.

Марфа проследила за его взглядом и чуть не припустила со всех ног по серому неверному насту. Вместо этого она беспечно обернулась к вождю.

— За мной это, из монастыря. Пора мне. Спасибо за приют и легкой тебе дороги.

— Надумаешь воином стать, — вождь потрепал ее по щеке, у него были твердые, будто железо, пальцы, — приходи к нам, туда, где встает солнце. А, может, и раньше свидимся.

Марфа пришпорила свою лошадку.

Петр Воронцов смотрел на тощего, стриженого мальчишку в потрепанной черной рясе и чувствовал, как к глазам подступают слезы.

На нежных, выбеленных долгой зимой щеках плясали редкие веснушки. Марфа осторожно коснулась конской сбруи.

— Я так ждала тебя.

— Я тебя больше никогда не оставлю.

Марфа обернулась. Тайбохтой стоял рядом с угасающим костром и в упор смотрел на них.

Они медленно ехали по тропе, но Петя вдруг повернул в лес, не доезжая монастыря.

— Нам не туда.

— Езжай за мной. — Он пришпорил коня.

Они спешились на укрытой со всех сторон деревьями полянке.

— Петька, — удивилась Марфа, — ты чего меня сюда завез?

Больше она ничего не успела сказать, задохнувшись в его объятиях. Он целовал ее так, что тот единственный их поцелуй перед венчанием, который она вспоминала весь год, был мгновенно забыт.

— Где бы я тебя еще поцеловал? — пробормотал он, оторвавшись от ее губ. — Не в келье же настоятельской. А терпеть у меня больше сил нет, я и так всю зиму терпел. А как тебя увидел, подумал, что если сейчас не обниму и не поцелую, то с ума сойду.

Его руки ложились ей на плечи так, как будто она родилась именно для этого — для того, чтобы Петя ее обнимал.

— Видишь, как меня Вассиан обкорнал, — она взяла его руку и провела по своим волосам, — теперь пока еще отрастут.

— Дурочка моя, знаешь, какая ты красивая? Лучше тебя на всем свете нет. Помнишь, ты мне платье показывала? Когда в Лондон приедем, я тебе столько платьев подарю, сколько захочешь. И ко двору тебя повезу.

— Королевы? — счастливо зажмурилась Марфа.

— Королевы. Представляешь, какая ты там будешь — в шелках, в бархате, в драгоценностях. Я тебе закажу ожерелье — изумруды с алмазами, к глазам твоим.