Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

Дочь почувствовала знакомые, сильные руки, и, устроившись в них, сонно сказала: «Папа…»

Он подал Мирьям жене, и, обняв их обоих, ласково шепнул: «Вы спите. Я тут, я с вами, и так будет всегда».

Волк поднял на руки сына, и, посмеиваясь, сказал: «Ну что, Данило Михайлович, пойдем, посмотрим, какой корабль мы построили!»

— Большой! — весело сказал русоволосый, высокий мальчик. Михайло взглянул в глаза ребенка — голубовато-зеленые, ровно морская вода, что плескалась совсем рядом с ними, и серьезно согласился: «Большой».

Лесистые, еще зеленые холмы окружали уединенную бухту. Волк поставил сына на ноги и сказал: «Ну, давай сам, а то матушка тебя устала уже на спине носить». Данило опасливо потрогал ногой землю и посмотрел на отца — просительно.

— Нечего, — рассмеялся Волк.

Гриша вышел на палубу, и, отряхивая руки, сказал: «Ну что, коли местные правду говорят, то отсюда до тех островов на восходе недалеко совсем, с пути не собьетесь».

Шлюпка пахла свежим деревом и Волк, проведя ладонью по борту, восхищенно заметил:

«Ну, Григорий Никитич, не знал я, что еще и корабли умею строить».

— То жена твоя все, если б не рассказы ее, вряд ли мы бы такое сделали, — ответил Гриша.

«Местные же, сам видел, ихние лодки только для рыбалки и годятся».

— Думал я, — сказал Волк, сажая сына на плечи, — что в том озере рыбы много, а тут понял, Гриша, что и не знал, сколько на самом деле ее бывает.

Со склона холма доносился запах дыма. На расчищенном участке были видны очертания поля.

— Тайбохтой уж к вечеру вернуться должен, с юга, — озабоченно проговорил Григорий Никитич.

«Уж и не знаю, ежели мы сейчас посеем, — будем весной с урожаем-то, али нет. Не поймешь, какая тут зима».

— Мягкая зима, сам же видишь, океан рядом, и какой огромный, — уверил его Волк и крикнул двум женщинам, что пахали землю: «Что с обедом-то у нас?».

Федосья распрямилась и ответила: «Пошел бы, Михайло Данилович, и сам бы посмотрел, авось не сломаешься».

Волк усмехнулся и, пощекотав Данилку, сказал: «Строгая у нас матушка, понял?».

В большой, крепкой, избе вкусно пахло печеным мясом.

— Щей хочется, — тоскливо сказал Гриша, принимая от жены огромный ломоть оленины. «И хлеба вон, сколько не ели».

— Летом следующим поедите уже — Волк дал Данилке, что сидел у него на коленях, большую кость и велел: «Грызи, только осторожней».

— Я сам, — Никитка потянулся к отцовскому куску: «Дай мне!»

— Ну, дай ему, Василиса, — вздохнул Григорий Никитич, — а то он сейчас нытьем своим всех изведет. Пусть уже правда, сам есть начинает, большой парень уже, скоро два годика.

Федосья вытащила из печи томленую рыбу и, сев за стол, сказала: «Все же хорошо, что я Евангелие у батюшки Никифора взяла, вы оба читать уже умеете, писать — тако же, детей научите. Поняла, Василиса?».

Та улыбнулась и потрепала Никитку по русой, кудрявой голове: «Научим, конечно».

— Местные приходили, — Гриша потянулся за рыбой, — спрашивали, когда уже ковать начну.

Железо есть у них, с юга его за меха привозят, а кузниц — нет.

— Ну, Григорий Никитич, — заметил, потягиваясь, Волк, — у тебя отбоя от людей-то не будет, коли так. Смотри, вы тут еще их язык выучите.

— Да вон, Василиса, — Гриша кивнул на лавку, где жена укачивала сонного Никитку, — уж бойко с ихними бабами болтает.

— Дай-ка, — Федосья потянулась за сыном, — у этого тоже глаза уже слипаются. Сейчас уложим их, и в амбары пойдем, посмотрим, что у вас с припасами-то.

— А нам с тобой, Григорий Никитич, уж и лодку грузить надо, — сказал Волк, когда прочитали молитву. «Завтра на рассвете я уж двинуться хочу, ветер как раз с запада, хорошо идти будет».

Волк посмотрел на тихую, еле волнующуюся воду и обнял жену. Она стояла, держа Данилку, — тот дремал, — в перевязи, глядя на восток.

— Конечно, — задумчиво сказала Федосья, — на сей лодке мы до Америки не доберемся, даже и думать об этом не стоит. Однако ж дядя мне про эти острова рассказывал, говорил, что ходят сюда корабли-то испанские, и португальские тоже. С ними уж в Европу и отправимся, золото у нас есть, заплатим, коли надо будет».

— Не боишься? — вдруг спросил Волк.

Федосья усмехнулась, и, потянувшись за его рукой, сжала ее — крепко. «С тобой-то рядом, чего бояться, Михайло Данилович?»

— Правильно, — одобрительно заметил муж, и шепнул ей на ухо: «Давай, спать сегодня пораньше ляжем, а то Господь один ведает, когда нам сие удастся-то в следующий раз, уж на островах этих, наверное».

— А то ты со вчерашнего дня соскучился? — усмехнулась Федосья, почувствовал руку мужа пониже спины.

— Ну, — рассудительно отозвался Волк, — я каждый день топором машу с утра до ночи, да и кормишь ты меня, Федосья Петровна, так, как, думаю, и царь сам не трапезничает — ну и понятно, что стоит ночи настать, мне единой лишь вещи хочется.

— Единой вещи? — жена подняла изящную бровь.

— Разных вещей, — улыбнулся муж. «И поболе».

— Что-то батюшка задерживается, — сказала озабоченно Федосья, когда они уже шли к дому.

— Жену, должно быть, ищет, а то все грозится хозяйку-то привести, — Волк зевнул и добавил:

«А хорошо как тут, смотри, Успение уж прошло, думаю, а тепло — ровно летом».

— И земля — воткни палку, так она зацветет, — добавила Федосья, глядя на мягкие очертания холмов. «Правильно мы сделали, что по той большой реке до конца ее плыть не стали, а на полдень свернули».

В большой горнице на полу лежал труп невиданного зверя — рыжего с черными полосами.

— Прямо из леса на меня вышел, — расхохотался Тайбохтой. «Как тот ирбиз, коего ты, зять, убил, — тот серый только. Непуганые они тут, как я посмотрю».

Данилка проснулся и восторженно сказал: «Хочу!».

— Ну, вот ногами к нему иди, — сварливо велел Волк, опуская сына на пол. Тот немного пошатался, но потом, уверенно взявшись за руку матери, заглянул в пасть к зверю и уважительно сказал: «Зубы!»

— Ожерелье из них сделаю потом, — усмехнулся князь, и, вспомнив что-то, потянул с шеи медвежий клык на кожаном шнурке. «Это матери своей передай, Ланки, ну и скажи, мол, прощения я прошу. Она поймет».

Федосья повесила клык рядом со своим крестом — маленьким, украшенным алмазами, и грустно сказала: «Расстаемся ведь, батюшка».

— Ну, может, встретимся еще, — отец потрепал по голове Данилку, что гладил зверя по богатому меху, и добавил: «Семян я привез, местные мне еще кое-чего с собой дали, пошли, посмотрим».

На полу амбара стояли кожаные мешки. Федосья, со свечой в руках, присела и ахнула:

«Овощи!».

— У них это есть все, — Тайбохтой потянулся и рассмеялся: «Так что пусть Василиса щи варит, хоть, конечно, вы их и не попробуете уже. Ну, все, спать, завтра-то на рассвете подниматься».