Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

— Тоже Авраам, — обреченно вздохнув, сказала Эстер.

— У меня никогда не было тещи, — хмуро сказал Степан, глядя на ворота дома Судаковых.

«Давай я Никиту Григорьевича подожду, вместе зайдем».

— А теперь есть, — шепотом ответила Эстер. «Ворон, ну пожалуйста, ну чего ты боишься-то?

Она хорошая женщина, милая очень».

Он вздохнул, и, привязав мула к ограде, попросил: «Дай мне руку только».

Фейге окинула одним взглядом высокого, широкоплечего, мощного мужчину, что мялся в воротах позади дочери, и, широко улыбаясь, проговорила: «Здравствуйте. Вы мой зять.

Очень хорошо. Вы садитесь, пожалуйста, и отдыхайте, — пешком же, наверное, сюда шли?».

— Пешком, — согласился Степан.

— Ну вот, — Фейге указала на простой деревянный стол, что стоял под гранатовым деревом.

«Есть мы в доме будем, вечерами холодно уже, а я вам сейчас принесу перекусить что-то».

— Да не надо, — Ворон замялся.

— Можете называть меня просто Фейге, — улыбнулась женщина. «Садитесь, садитесь, сейчас я младшую дочь позову».

Маленькая Мирьям подошла к отцу, и, дернув его за полу плаща, настойчиво потянула в сторону стола.

— Вот видите, — заметила, улыбаясь, Фейге. «Берите мою внучку, и расскажите мне все про ваше путешествие, — вы же по морю, наверняка, приплыли?».

— По морю, — Ворон подхватил на руки дочь, и, отпив воды из простой кружки, вдруг подумал, что ему редко, когда бывало так хорошо.

— У нее муж! — захлебываясь, сказала Мирьям. «Красивый очень, только у него глаз один, другой повязкой закрыт. И дочка — тоже Мирьям, как я, смешная, мы с ней поиграли уже. Они из Яффо сюда на муле приехали, ну, то есть, Эстер ехала на муле, а муж ее — Авраам его зовут, — пешком шел. Он, наверное, из Германии, мама с ним на идиш говорила, — дочка на мгновение приостановилась и продолжила: «Они из Амстердама морем плыли до Ливорно, а потом уже — к нам».

Авраам Судаков вздохнул и погладил девочку по вороным косам. «Ну, велика милость Господня, видишь, Мирьям, ты, наверное, и не узнала-то сестру свою старшую».

Дочь наморщила высокий, отцовский лоб и вдруг улыбнулась: «Нет, конечно, я и не помню ее совсем. Она очень красивая тоже, только они устали оба, — сразу видно».

— Ну, конечно, устали, дорога вон, длинная какая, — ответил отец, берясь за калитку. «Но ведь на, то и Шабат, чтобы отдохнуть».

Он окинул одним взглядом семью, что сидела под гранатовым деревом, и, сказал, улыбаясь, по-русски: «Авраам, значит. Ну, давно мы с тобой не виделись, тезка».

Фейге, что ставила на стол блюдо с фруктами, вдруг, застыв, глядя на Степана, проговорила:

«То-то я подумала, что у тебя, любезный зять, лицо какое-то знакомое. Говорил ведь мне муж про семью вашу, и сестру твою троюродную я вот этими руками, — она опустила блюдо и повертела ими перед Степаном, — обнимала. И сидит ведь еще, рассказывает мне об Амстердаме, о Германии, и даже бровью не поведет, — ехидно закончила Фейге.

Степан встал и Никита Григорьевич, положив ему руку на плечо, одобрительно сказал: «Ну что, вырос, конечно. Вымахал — даже так».

Мужчины обнялись и Степан, покраснев, добавил: «Ну, я не знал, как начать все это рассказывать, вот и…»

Никита Григорьевич сел за стол и сказал: «Фейге, кажется мне, что внучка моя маленькая спать уже хочет, — он чуть пощекотал девочку, что залезла к нему на колени, — так вы пойдите, уложите ее, а я тут, — он чуть помедлил, — с Авраамом, — поговорю немного, хорошо?».

Когда женщины ушли, Никита Григорьевич выпил воды и сказал: «Ну что, Степа. Первым делом бумаги мне покажи, привез ведь ты какие-нибудь наверняка?».

Судаков просмотрел письма и хмыкнул. «В общем, все в порядке. Так я и подумал, что в Европе тебе ничего делать не будут — там сейчас опасно все же, даже в Амстердаме, за такое, как известно, церковь по голове не гладит — хоть католическая, хоть протестантская.

Здесь у нас, под турками, все же свободней, они на нас внимания не обращают. Или вон, в Польше и Литве, — тоже затеряться можно, а у вас там все на виду».

— Мне так и сказали, — вздохнул Степан, и, помявшись, добавил: «Хотя, из-за них, — он кивнул на дом, — было легче, конечно».

— Ну да, — рассмеялся Никита Григорьевич, — семья уже у тебя есть, понятно, что надо это все, — он помолчал, — в порядок привести.

— Затем я и здесь, — Судаков услышал в голосе мужчины то, что заставило его взглянуть на собеседника — внимательно.

— Все будет хорошо, Степа, — Никита Григорьевич положил ему руку на плечо. «Ты думаешь, мне легко было? Хоть я и с рождения так жил, а все равно — в шестьдесят лет одному оказаться несладко. Но потом Фейге появилась, — он нежно улыбнулся, — и все стало так, как надо. А у тебя Эстер есть, — так что, — заключил он, — осталось совсем немного. После Шабата к учителю моему пойдем, поговорим.

— Никогда мне так страшно не было, как сейчас, — вдруг сказал Степан, глядя куда-то в сторону. «Вы знаете, Никита Григорьевич, я человек не боязливый. А все равно…»

— Ну, — вздохнул Судаков, — Авраам, праотец наш, справился же. Так же и ты. А теперь расскажи мне, что там с внучкой моей. Что муж ее умер, я знаю, — он коснулся руки Степана, — пусть душа его упокоится в присутствии Всевышнего, о сем весточку она мне прислала, а далее — ничего».

— Она на Москве, — Степан чуть дернул уголком губ, вспоминая сияющую, весеннюю гладь Темзы.

— Я сам поеду в Новые Холмогоры и сам все узнаю, — жестко сказал Степан Джону.

Разведчик посмотрел на Лондонский мост и вздохнул: «Не глупи. Посмотри на себя — измотанный весь, только вернулся черт знает откуда. У тебя семья, дочери еще года не было, сыновья. Ты в отставке, в конце концов. Езжай в свой Амстердам, расти детей, и никуда больше не мотайся».

— Это тоже моя семья, — упрямо сказал Степан. «Это мои племянники».

— Племянники, да, — хмыкнул Джон. «Знаешь что — приходи ко мне сегодня на обед, с Эстер, и дочку возьмите. Сына моего увидишь, ну и еще кое-кого. Он-то на Москву и поедет».

— Как это ты собираешься отправлять на Москву, кого-то, кто не знает русского? — ядовито спросил Степан. «Он там что, в Посольский Приказ за толмачом побежит?».

— Он знает, — спокойно ответил Джон и, внимательно посмотрев на Ворона, добавил: «А зачем это ты на Святую Землю едешь, а?».

— В Храме Гроба Господня помолиться хочу, — неохотно ответил Степан. «Я, знаешь ли, из такой передряги вылез, каких у меня не было еще».

— Ну-ну, — только и сказал разведчик, и, глядя на прямую спину Ворона, добавил себе под нос:

«Ну не будет же он убивать Мэтью при детях? Не будет. И вообще — как-то не принято тыкать шпагой в людей за обедом».

— В общем, я его не убил, — хмыкнул Степан, сплетя длинные пальцы. «Ну, мы, конечно, друзьями быть не собираемся, но Матвей Федорович, конечно, уж не тот, что был раньше.