Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

За окном уже чуть посветлело, когда Федя, свернув чертеж, ласково сказал: «Я до Бережков и обратно, быстро обернусь, а ты спи. Спи, счастье мое».

— Как ты придешь, я уж соберусь, — Лиза поцеловала его, — долго, и перекрестила.

Федор и не помнил, как он оказался в избе на склоне Москвы-реки. «Федор Савельевич, — шепнул он спящему на нарах зодчему, — Федор Савельевич, я все понял, вот она!

— Ты ж повенчался вчера, тезка, — усмехнулся Конь, поднимаясь. «Что, с ложа брачного — прямо ко мне?»

Федя невольно покраснел.

— Ну, показывай, — Федор Савельевич плеснул в лицо ледяной водой и вышел в сени. «И рассказывай тако же, я тебя знаю — у тебя и в голове, должно быть, что-нибудь еще есть».

— Да, — наконец, протянул зодчий, рассматривая чертеж. «Одарил же тебя господь, тезка — сверх меры. Возведем мы башню твою, а ты, — Федор Савельевич помедлил, и положил руку на плечо юноше, — ты знай, — я горжусь, что у меня такой ученик был. Езжай, строй, украшай землю, а как настанет время — так и сюда вернешься, и творением своим любоваться будешь».

— Спасибо, — Федя вздохнул. «Жалко расставаться-то, Федор Савельевич».

— Ну, может, свидимся еще. Давай, забирай Лизавету, да и уходите, — зодчий чуть подтолкнул его.

Проводив юношу, он вышел на крутой берег, и сел на уже летнюю, сочную траву. Река текла вдаль, — серая, сонная, предрассветная, и Федор Савельевич вдруг вспомнил, — все телом, — Марфу, что нежилась в его объятьях там, ниже по течению, на стене Белого Города.

Он вздохнул и достал из кармана грамотцу.

Прочитав, Федор Савельевич посмотрел на чертеж башни, и прошептал: «Знай, Федя, что любила я тебя более жизни своей, и до конца оной помнить тебя буду».

Он поднялся, и, спрятав ее письмо, пошел к Белому Городу.

Лиза проснулась, почувствовал прохладные, ласковые руки на своем теле. «Я быстро, — шепнул Федя, — потому что уже соскучился». Она подставила ему губы и растворилась в нем вся — мягкая, теплая, вся его — до последнего, даже самого малого вздоха.

— Как же я счастлив с тобой, Лизавета, как счастлив, — пробормотал он, целуя ее нежные плечи. «Пожалуйста, будь со мной — всегда».

— Буду, — ответила она тихо. «Буду, Федя, любимый мой».

Когда на Китайгородской стене защебетали птицы, они вышли из избы, и, Федор, вскинув на плечо мешок, сказал: «Ну вот, а теперь — на запад».

— Повернитесь на бок, синьора, если вам нетрудно, — мягко сказал врач. Желтый плащ — знак жителя гетто, — лежал, небрежно брошенный на резной, украшенный накладками из слоновой кости сундук.

— Я помогу, — сказал Джон и нежно перевернул жену. Та поморщилась, и он увидел, как побледнели ее губы.

Врач вымыл руки в серебряном тазу и ощупал позвоночник. «Вот здесь, да? — спросил он, нажимая на крестец. Вероника кивнула и по ее щеке покатилась слеза.

— Тихо, — шепнул муж, потянувшись за кружевным платком. «Просто руку мне сожми».

— Отдыхайте, — врач разогнулся. «Принимайте опиум и отдыхайте».

— Болит, — тихо сказала Вероника. «Когда уже…, - она не закончила и уткнулась лицом в подушку.

Мужчины вышли в соседнюю комнату и Джон сказал: «Вина вам нельзя, так давайте, я вам нашего налью, из ячменя, это у нас на севере делают. Холодно же на улице».

Врач погрел в ладонях кубок с янтарной жидкостью и вздохнул: «Поздно вы ее привезли, синьор. Операция прошла удачно, помните, я вам рассказывал — так лечили еще византийскую императрицу Феодору, швы заживают хорошо. Но сами видите — у нее начали отниматься ноги».

— Там тоже…, - Джон выпил и, не закончив, посмотрел в окно.

— Да, — врач надел плащ. «Мы ведь ничего не знаем об этой болезни, ну, или очень мало.

Скорее всего, опухоль, которую мы удалили вместе с грудью, успела распространиться дальше, по всему ее телу».

Джон помолчал и спросил, уже провожая врача: «Сколько ей осталось?».

Тот чуть коснулся руки мужчины. «Дня два-три, наверное. Сейчас надо просто сделать так, чтобы она не страдала, вот и все».

— Не будет, — Джон закрыл большую, тяжелую дверь и мгновение постоял просто так, привалившись к ней лбом, поеживаясь от осеннего холодка, что заползал в комнаты с лестницы.

По дороге к жене он заглянул в старую детскую маленького Джона. Сын спал, завернувшись в одеяло, придерживая рукой томик «Астрофила и Стеллы» Филипа Сидни. «Опубликовано посмертно», — прочел Джон на титульном листе, и, усмехнувшись, вспомнил, как давно еще в Лондоне, Сидни читал ему сонет, посвященный Марте.

Он полистал книгу и хмыкнул: «Смотри-ка, вот он, тут».

В спальне было тихо. Вероника лежала на боку, открыв глаза. Он устроился рядом и жена попросила: «Обними». Джон осторожно, очень осторожно положил руку на ее плечи, и Вероника шепнула, попытавшись улыбнуться: «Почитай, пожалуйста».

Джон потянулся за письмом.

«У нас все хорошо, — начал он, и посмотрев на жену, увидел, что она все-таки улыбается.

«Двойняшки учатся, Питер тоже, Виллем хочет дождаться февраля, когда родится дитя, и уж потом — уйти в море. Милая, милая моя Вероника, я очень по тебе скучаю, а ты, пожалуйста, знай, что, кроме тебя и покойной Изабеллы, не было у меня подруг лучше и вернее».

Джон отложил письмо, и Вероника сказала, так и, продолжая улыбаться: «Я так за нее счастлива, так счастлива!».

Он дал жене опиума, и, когда она заснула, долго лежал, глядя на увешанную старыми, выцветшими, драгоценными шпалерами стену.

— Папа, — Джон просунул голову в дверь, — завтрак готов. Как мама? — юноша подошел к кровати, и нежно взяв ее за руку, сказал: «Мамочка, я тут. Принести тебе, что-нибудь поесть, немножко?».

— Я потом тебе дам теплого молока с медом, — шепнул Джон, целуя ее в ухо. «Ты отдыхай пока».

На кухне он потер лицо руками и сказал, садясь за стол: «Я ночью повязки поменял, сейчас покормлю маму, и пойдем, прогуляемся, пока она спит, а то уже третий день на улицу не выходим».

Сын разложил по тарелкам поленту и, посыпав ее сыром, сказал: «Вина будешь? Я подогрею, корица есть, мускатный орех тоже».

Джон вдохнул запах пряностей и, посмотрев на мальчика, устало проговорил: «Ты побудь сегодня с мамой, я в церковь схожу, договорюсь».

Джон-младший отвернулся к окну и после долгого, невыносимо долгого молчания, ответил:

«Хорошо, папа».

Они медленно шли по кампо Сан-Поло.

— Вот ты читаешь «Астрофила и Стеллу», — ворчливым голосом сказал Джон, — а твой любимый сэр Филип Сидни вот тут и лежал — разведчик приостановился и показал — где.

«Орсини ударил его шпагой в спину, он едва кровью не истек. Они тогда за миссис Мартой оба ухаживали, вернемся в Лондон, — отец вздохнул, — я тебя с ней познакомлю».

— Подонок, — Джон посмотрел на отца и вдруг спросил: «Слушай, а вам с мамой ведь трудно было потом, когда синьор Маттео меня привез? Ну, привыкать, что у вас опять есть сын».