Владимир Корнев - Датский король

Старичок отправился усердно посыпать дорожки, а военные еще постояли какое-то время у памятника и направились к церкви искать священника, которому можно было бы на месте заказать панихиду «по убиенным воинам, за Веру, Царя и Отечество и за друга своя на поле брани живот свой положившим». Тут только, в конце ухоженной аллеи, полковой командир с ординарцем заметили скопище народу, окружившего, вернее сказать, буквально облепившего обложенный венками и корзинами свежих цветов памятник, изображавший молодую балерину, в порыве танца приподнявшуюся на пуанты и готовую оторваться от земли, но ее изящная головка была опущена на сложенные крестообразно, застывшие на груди в элегической печали руки. Подобная поза одновременно напоминала о трагедии умирания и о христианском смирении перед свершившейся Волей Творца. В стоявших кругом безошибочно угадывались те, кого Сам Спаситель назвал «страждущими и обремененными», — нуждающиеся в помощи, те, над кем тяготела какая-либо беда, и казалось, что они — ожившая часть большой пластической композиции, символического памятника свойственной особенно русскому человеку надежде на лучшее. Среди них выделялось несколько больных, приведенных сюда родными, а также калеки и нищие с паперти. Отдельно стояла совершенно отрешенная, погруженная целиком в себя то ли монашка, то ли просто истовая богомолка-странница, закутанная черным платком на старообрядческий лад, которая, беспрерывно бормоча свое правило, била земные поклоны, как перед чудотворной иконой или иной святыней.

Асанов, боясь нарушить хрупкую гармонию, которая чувствовалась и на расстоянии, не стал подходить близко к собравшимся, к могиле, но снова потревожил сторожа, тот как раз спешил туда с огромным букетом благоухающих южных роз:

— Постой-ка! Что же — и это виденье, этот «гений чистой красоты» — тоже дар того самого благотворителя?

— Нет, ваше высокоблагородие, вернее сказать, не совсем так. Пожертвовал он только те пятнадцать статуй, ну, что я вам уже показывал, а здесь история отдельная. Эта, видать, ему особенно дорогая была — он ее на продажу выставил, а Дирекция Императорских театров сочла своим долгом, купила. Говорят, щедро заплатили, так ведь и есть за что. Произведенье-то, так сказать, совсем не простое, а весьма примечательное! Тут чудо — не чудо, а не иначе Промысл, чего земным умом не осилить — и наука вроде, и материя высшая, так сказать, — старик многозначительно посмотрел на небо. — Вообще-то, господа офицеры, здесь балерина похоронена. Да что я объясняю — и так видать! Ну, скажу я вам, знаменитая балерина была, самого Мариинского театра, как говорится, первая ножка, русский балет за рубежами представляла в наилучшем виде-с! — но уж третий год, как умерла. Вот ведь тоже — молодая, жить бы еще да танцевать, тонкие вкусы тешить, ан Господу-то виднее — прибрал на небеса. Известно: лучшие из нас Ему там нужны, а я, к примеру, старый, и пользы от меня с гулькин нос, да, видно, нагрешил много в жизни, за то и копчу Божий свет… Ну-с вот, судари, с тех пор, как ее похоронили, велено мне приносить сюда самые свежие цветы. Прямо из-за границы доставляют — курьерским ли, а может, морем, того не знаю, но каждое утро они уже в кладбищенской конторе: розы, правда, наши — крымские, что ли? — от Эйлерса и будто только с куста, а мимозы и фиалки, да еще каллы — воронки такие желтоватые, знаете, небось? — это мне доподлинно известно — из самой Франции. Бывают и орхидеи — те вовсе из колоний. Слыхал я, богатый поклонник, кажется, в Америке (в Соединенных Штатах то есть), дорогущую картину продал и средства определил на эти ежедневные букеты к ногам покойницы. Красиво, ничего не скажешь! Но чудо, оно ведь в другом, судари мои. Статуя из какого-то мудреного сплава отлита: погода на нее удивительно действует, особенно наша, петербургская — изменчивая, прямо как на цветок, что ли? То похолодает, то тепло вдруг, солнце из-за тучи, глядишь, покажется, а сплав чувствительный к воздушным переменам, потому балерина вроде как шевелится, положения меняет — голову поднять может или, наоборот, совсем лицо спрячет, руки, бывает, двигаются, а то вдруг возьмет, изогнется вся, будто ей танцевать невтерпеж! Я иногда и думаю: душа на небесах танцует, трепещет, а статуе невидимые какие токи передаются! Верно ли, господин полковник?

Асанов в ответ мог лишь пожать плечами: когда-то, в корпусе, он, разумеется, изучал основы естественных наук, но это было давно, да и не настолько глубоко, чтобы разбираться в сложных вопросах строения вещества и неведомых пластических экспериментах.

— Ток — явление сугубо физическое, любезнейший. А когда речь идет о чуде (вы ведь сами говорили), никакой физикой его не объяснишь.

— Да разве ж я спорю? Просто узнать хотел, как образованному человеку мое разумение покажется: не свихнулся ли старик. Ну, значит, и верно — не в технике здесь дело! А земля слухом полнится, как говорится. потому народу могилки никогда не убывает. Приходят сюда старые и малые, и господа, и попроще люд. Верят, что место святое. Пророческое, так сказать. Иногда часами простаивают: все ждут, когда статуя повернется, да как, да куда рукой укажет, а после толкуют, что бы это значило. Если еще и голову поднимет, то, значит, знак чрезвычайно важный: нужно успеть угадать, что у нее во взгляде — доброе знамение или жди несчастья (но ее вообще-то благой заступницей считают). Записок с просьбами здесь столько собираю — целые вороха порой! Я их не читаю, худого не подумайте, и батюшке тоже боязно отдавать — он считает за суеверие, но я свое придумал — сжигаю их за алтарем, с молитвой, когда не видит никто, — получается с уважением, вроде как она сама прочла… Много по России несчастья-то, так к ней горемыки, паломники разные даже из дальних губерний частенько со своими бедами приезжают. Случается, и помогает — по вере, видать, воздается…

Тут унтер, не вытерпев, с чувством заметил:

— Так точно! Вся жисть наша ею держится, отец, с ней и помирать не страшно! Кто не верует — дрянь человек, шалопут, и кончает плохо.

Тем временем в хмуром ноябрьском небе возник ясный просвет, солнце неожиданно выглянуло из-за рваного полога туч. Собравшиеся вокруг «святого места» оживились, многие принялись молиться, и все в напряженном ожидании наблюдали за скульптурой. Сторож сам подошел ближе, жестами увлек за собой военных:

— Быстрей, быстрее же, господа! Погода переменилась, сейчас, может, и вы что увидите — как раз оно всегда так и случается. Только следите со вниманием, ваше благородие!

И тут полковник, приложивший ладонь козырьком ко лбу, чтобы необычно яркое солнце не слепило глаза, явственно разглядел, как голова танцовщицы, украшенная стефаной, медленно приподнялась — словно бы спящая красавица очнулась от сна, и одухотворенное лицо ее обратилось на восток, куда были устремлены лучи небесного света, скрещенные же руки так и остались лежать на груди (Асанову показалось только, что она с благоговейной покорностью прижала ладони к плечам, как это принято делать перед Причастием). Владимир Аскольдович уловил направление взгляда балерины, увидел, что она смотрит прямо на блистающий позолотой крест часовни!