Алексей Пишенин - Сага о Хельги

Сигрун и Ингрид опустили головы. Олаф продолжал:

— Но раз мы здесь собрались, чтобы увидеть правый суд, то должен я еще сказать, как следует поступить с теми, кто обвинил Торвинда во всех этих преступлениях…

Ингрид подняла голову и посмотрела прямо в глаза Олафу. У того ничего не изменилось в лице, и он продолжил:

— Раз речь здесь идет о клевете, то по закону можно было бы наказать дочерей Одда бичеванием или по-другому, как велит обычай. Но Христос велит нам быть милосердными, потому приказываю я доставить дочерей Одда в его усадьбу, где они будут жить теперь, пока не найдут себе новых мужей, потому как оба их мужчины теперь вне закона. А до тех пор я назначаю Торвинда из Хиллестада их опекуном, потому как его усадьба к ним близко. Это их отучит общаться с мятежниками.

Сигрун ахнула. Послышались вздохи и шепот. Ингрид ненавидящим взором смотрела в глаза Олафу. Но тот был безмятежен и продолжал:

— Что же касается Хёгни, раба Харальда, то его надлежит пороть, а потом вернуть хозяевам — сыновьям Харальда. Так сказал я, Олаф, конунг Норвегии.

По лицам Сигрун и Ингрид текли слезы, Эдла смотрела на королеву, и видно было, что она тоже готова расплакаться. Казалось, даже Сигрид считает приговор дочерям Одда слишком суровым.

Торвинд вышел вперед и сказал:

— Благодарю тебя за справедливый суд, конунг. Я велю отвести всех троих на корабль моего сына, Гутторма. Там они подождут нашего отправления домой.

Эдла сказала:

— Позволь только, Торвинд, навещать их до вашего отплытия. Жили они у меня, и негостеприимно было бы не попрощаться с ними и не подарить подарки на прощание.

Торвинд кивнул:

— Я не возражаю.

И Олаф подтвердил:

— Пусть будет так!

И его воины окружили дочерей Одда и Хёгни и увели их за собой.

Эдла наклонилась к своему мужу и прошептала со слезами на глазах:

— Я помогла Туранду заманить их в ловушку. Конунг Олаф забыл про честь. Суд его можно еще как-то счесть справедливым, хотя он не поверил ни одному слову, что они ему говорили. Но его приговор отдать дочерей Одда под опеку убийце их отца, который обещал их обесчестить, — это слишком жестоко. Сигрун повезло, что ее сын не с ней.

Олаф сказал:

— Я помню Хельги Торбрандсона, и он хороший воин и искусный скальд, хотя ему немногим больше лет, чем мне. Он славно бился в дюнах в земле пруссов, а потом сложил драпу, прославляющую ту битву… И еще это он продал мне тебя… Я долго ревновал тебя к нему, но потом поверил, что между вами ничего нет. А когда ты рассказала мне, что выбрала его за его доброту, я перестал ревновать. И я не хочу, чтобы его женщину обесчестил этот Кабан или этот Туранд, как ты его называешь, Змеиный Язык.

Эдла спросила:

— У тебя есть корабль, который ты можешь послать на юг на несколько дней?

Олаф ответил:

— У меня есть надежный человек с кораблем. Его зовут Хёгни Красный. Он тоже бился с пруссами в дюнах.

Эдла прошептала ему на ухо:

— Пошли его в Еллинге. Пусть он найдет там корабль Гудбранда, а на корабле — Бьёрна Торбрандсона. Я молю богов, чтобы ярл Эйрик был еще там. Тогда Бьёрн мог бы быть здесь уже послезавтра.

И Олаф сказал, что он поступит, как она говорит.

В это время вошли слуги и объявили, что обед готов, и все перешли в соседний дом, где их уже ждали похлебка из капусты, селедка с овсянкой, солонина и все другие лакомства, что можно было сыскать в погребах в это время года.

А потом Сигрид с сыном и Олаф Трюггвасон со своим сводным братом Хёрнингом и Торвиндом Кабаном уединились, дабы в тишине обговорить все условия брачного ряда. И долго они обсуждали, какие поместья придутся на приданое Сигрид, а какие она оставит своему сыну. Также, одну за одной, обсуждали они усадьбы, что Олаф Норвежский обязался дать Сигрид в кормление в своей земле. Затем говорили о том, когда им выступить против данов. И чаще всего Сигрид после немногих споров уступала, хотя иногда соглашаться приходилось и Олафу. Но видно было, что и он, и она хотят разрешить все споры полюбовно. Наконец Олаф сказал:

— И осталось нам с тобой, королева, обсудить одно: когда ты примешь святое крещение.

Сигрид ответила:

— Знала я, что ты этого захочешь, да гадания предсказывают мне несчастливую жизнь, если отрекусь я от старых богов. Не хотела бы я, чтобы ты принуждал меня принять Белого Христа. Сам ты можешь славить того, кого сам выбрал, но я не отступлю от веры наших отцов.

Олаф сказал:

— Это Христос принес мне удачу. И с тех пор как я крестился, не было мне несчастья ни в чем. К тому же Христос запрещает нам жениться на язычниках.

Но Сигрид ответила:

— Сам ты можешь поклоняться тому, кого выбрал, но я не отступлю от той веры, что была у меня, а до меня — у моих предков. Ибо боги мои — часть той земли, что досталась мне от отца. И не мне изгонять их и разрушать их жилища. Они приносят нам добрый урожай, они же даруют победу в бою. И не верю я, что у одного Белого Христа хватит времени, чтобы следить за всеми нами и давать нам удачу, сколько бы жертв мы ему ни приносили.

Олаф нахмурился:

— Христос — это самый милосердный бог, но с язычниками он велит быть жестокими и карать их огнем и мечом. Я не могу терпеть, чтобы в моем доме были язычники, иначе Христос отвернется от меня.

Сигрид снова повторила:

— Не принуждай меня, Олаф, и твои мечты сбудутся.

Тут Торвинд наклонился к Олафу и что-то прошептал ему на ухо.

И Олаф встал и сказал:

— Многие бы сказали, что красота твоя скоро увянет, и ради чего тогда я буду жить с язычницей. Поэтому подчинись мне, иначе познаешь ты гнев мой.

И с этими словами он встал и дважды ударил Сигрид своей перчаткой по лицу.

Сигрид вскочила и сначала ничего не могла сказать. Вскочил и ее сын Олаф, но сын Трюггви возвышался над ними обоими как скала.

Наконец Сигрид сказала:

— В один из дней это может стоить тебе жизни. — И она вышла из палаты. А за ней вышел ее сын.

Олаф посмотрел на Торвинда:

— Ты сказал мне показать ей свою твердость! Ты видишь, что с того вышло?!

Торвинд ответил:

— Нельзя было бить ее по лицу, конунг. Это уже не твердость — это смертельное оскорбление.

Но Олаф возразил:

— А для меня — это то, как муж должен вести себя с женой. Твердость в том, чтобы настоять на своем.

Торвинд скривил лицо:

— Но это не то, что я тебе говорил, конунг.

А Хёрнинг сказал:

— Видать, боги, вернее, Белый Христос, не хотят, чтобы ты на ней женился. Время нам — отправляться домой. Найдешь себе жену помоложе и покраше.

И Олаф сказал:

— А ведь и правда, зачем мне эта старая взбалмошная языческая баба?

И они кликнули своих людей и пошли к кораблям.

Вскоре Олаф конунг свеев нашел Эдлу и рассказал ей, как все случилось. Он сказал, что Сигрид в ярости металась по всему дому и ему с трудом удалось отговорить ее напасть на людей Олафа, потому как он привел с собой больше кораблей, да и сами корабли были длиннее и несли больше весел.