Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

— Отец, — шепнула Бадия, — это не чабаны.

Зульфикар и Заврак подтвердили ее слова.

Арбакеш Харунбек и Гаввас Мухаммад от удивления не могли выдавить из себя ни слова. Харунбека встревожили слова мнимого чабана о том, что «хорошо бы иметь молодую невестку или дочь», более того, вызвали у него подозрение.

— Эти люди гонятся за нами, — сказала Бадия.

— Если так, то их мог послать один только Абдулазиз Аксихати, — заметил Заврак. — Иначе откуда бы им знать, что мы здесь!

— Не надо так говорить, — прервал зодчий. — Абдулазиз — честный человек. Эти люди посланы не им.

— Что же делать? — Бадия вопросительно взглянула на отца.

— Долго ли продлится действие снотворного? — в свою очередь спросил отец.

— Проспят до утра, — ответила Бадия, — снотворного я не пожалела.

— Тогда нужно скорее уезжать отсюда, — проговорил зодчий, — К тому времени, когда они проснутся, мы будем уже в Карки! К тому же нас семеро, а их только двое. Ничего они не смогут нам сделать!

Масума-бека быстро перелила шурпу из котла в большой медный кувшин и, поставив его на арбу, взобралась сама. Спешно погасили огни, запрягли лошадей. Страх невольно прокрадывался в душу.

А вдруг у этих людей есть соратники и они следуют за ними? По совету Харунбека отъезжающие прихватили иноходцев двух неизвестных чабанов, а хурджуны, кинжалы и прочее снаряжение погрузили к себе на арбу.

Арбы уже должны были вот-вот тронуться, но Бадия и Зульфикар, стоявшие над заснувшими лжечабанами, тревожно переглядывались. Все уже погрузились на арбы.

— Ну, что будем делать? — Бадия снова вопросительно взглянула на Зульфикара и на арбакеша.

— Они нас преследуют — это ясно, — сказал Харун-бек. — Вовсе это не чабаны.

Харунбек подошел поближе к спавшему человеку: бледное лицо, бородка клинышком. Мгновение стоял он, разглядывая его.

— Уж больно он похож на палача Караилана, — раздумчиво проговорил он. — Но тот — верный исполнитель воли царевича. Зачем ему преследовать беззащитных людей? Удивительное дело. Ему поручают лишь крупные дела, это охотник за ценной дичью. Если этот мерзавец действительно Караилан, то именно он повинен в смерти Низамеддина. Садитесь-ка на арбу, Бадия-бека! А господину Завраку Нишапури скажите, чтобы он взял лопату с крайней арбы и пришел сюда!

— Откуда вы знаете, что я Бадия? — гневно спросила девушка Харунбека.

Харунбек промолчал.

— Ну, говорите же!

— Побеседуем об этом лучше в пути, — сказал Харунбек. — Сейчас не время, да не место! Ждать мы не можем. А вас я знаю давно.

— Сон это или явь? — воскликнула Бадия. — Что происходит? Зульфикар-ага, я ровно ничего не понимаю.

— Во всяком случае, я не враг вам, — медленно проговорил арбакеш. — И не хватайтесь то и дело за кинжал!

— Отец мой жалеет и скорпионов и змей — это его беда, — сказала Бадия и отошла к арбе. Она села рядом с отцом.

Взяв в руки дамасскую саблю Низамеддина, Харунбек дважды воткнул ее в грудь Караилана. То же он сделал и с его спутником. Действовал он с каким-то странным спокойствием. Зульфикар и Заврак помогли ему забросать трупы песком.

— Если это действительно Караилан, то он уже давно гоняется за мною, — объяснил Харунбек своим спутникам. — Лишь бы на самом деле это был Караилан, а не какой-нибудь глупец разбойник. Я рад, что голова змеи, ползущей за господином зодчим, размозжена моими руками…

— Ведь вы же сами не визирь, не зодчий, почему же он преследует вас, да еще давно, по вашим словам? — спросил Зульфикар.

— Расскажу потом, — неохотно отозвался арбакеш.

Они бегом догнали арбы и уселись на свои места.

Бадия внимательно рассматривала арбакеша. Оказывается, он знает, что вовсе она не юноша, и к тому же без страха, собственной рукой расправился со злодеями. Ей чудилось, будто она видит перед собой не простого человека, а богатыря, подобного неутомимым в битве и отважным Джалаллиддину Мангуберди и Тимуру Малику, которые громили врага, брали приступом крепости. Она догадывалась, что на душе у этого человека есть какая-то тайна и он ревниво хранит ее. Сидя рядом с отцом, Бадия время от времени исподтишка поглядывала на Харунбека.

И снова перед путниками простирались степи да пустыни. То, что произошло у степного колодца, камнем лежало у каждого на сердце. Все молча сидели в раздумье.

— Не из Майманы ли вы? — спросил зодчий у Харунбека.

— Да, устад, из Майманы.

— А в караван-сарае вы сказали, что из Бало Мургаба.

— Отчасти и из Бало Мургаба… Там у меня братья, родственники. Жил я и в Бухаре, и в Шахрисябзе, и в Самарканде, и в Балхе, и в Калласаркоре, Оби Кайсаре, Давлатабаде. При случае и называю эти места.

— Оказывается, вы повидали немало городов, — сказал зодчий, — наверное, в качестве арбакеша побывали во всех этих местах?

— Не без того. Но вообще-то я, как и мой отец, — ткач.

Сердце зодчего замерло. Он внимательно разглядывал арбакеша. «Харун-ткач?!»

Незнакомцы, назвавшие себя чабанами, почтительное внимание Абдулазиза в Андхуде, Харунбек-ткач — слишком много переживаний обрушилось на старика зодчего. Да и вообще кругом одно горе. Шутка ли, ведь не двух овечек зарезали в степи — умертвили двоих, — вот что пугало и волновало его. Харунбек говорит, что размозжена голова змеи. Может быть, и змеи, но для зодчего, в жизни своей не обидевшего и мухи, это хладнокровное убийство стало огромным потрясением. Смерть сына — да можно ли смириться с этим! А вот случай на празднике у подножия Кухисиёха, когда его родная дочь заколола напавшего на нее негодяя! Всю жизнь зодчий не знал другого дела, кроме строительства, расчетов, кроме радости созидания, и был сейчас растерян и испуган.

— Ничего не бойтесь, отец, по словам арбакеша, голова змеи размозжена, и нам ничто не угрожает, — обратилась к нему Бадия.

Зодчий вздрогнул.

— Что? Что ты сказала?

— Я говорю, что наши преследователи были разбойниками, а не мирными чабанами. Ну скажите сами, к чему чабанам столько яда, кинжалов, фальшивых бород?

— А может, они преследовали не нас, не нам собирались мстить?

— А если и не нам, если даже другим? Все равно мы не могли этого допустить. Иначе бы зачем Байсункур послал с нами своих охотников? Теперь я верю, что он хотел уберечь нас. Наш враг не Байсункур-мирза, и слова его оказались правдой. А этих двух пригнала сюда их собственная смерть.

— Ты говоришь так, словно ты не дочь зодчего, а дочь палача.

Бадия потупила глаза.

— Пройдут ли когда-нибудь эти черные дни, о великий боже! Каюсь в грехах своих перед тобою, прости нас, владыка, и помилуй, — прошептал зодчий.

— Пройдут и эти черные дни, — вмешалась в разговор Масума-бека. — Говорят же мудрые люди, что если пятнадцать дней в месяце были черными, то следующие пятнадцать будут светлыми. — Уже давно, затаив дыхание, она прислушивалась к разговору, осторожно поддерживая кувшин с шурпой, боясь ее расплескать.