Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

— Теперь ты поспи, — сказал он, — а я посижу…

Вдруг с первой арбы легко спрыгнула Бадия и подошла к ним.

— Ложитесь-ка вы оба, — сказала она, — а я покараулю. Мне все равно не спится. — В голосе ее звучали и жалоба и приказ одновременно, так что не покориться было нельзя.

Юноши согласились.

— Только ступайте на свою арбу, к родителям, — посоветовал Зульфикар. Когда Бадия удалилась, шепнул на ухо Завраку — Из-за этой ее настойчивости меня уже раз изгнал зодчий из дома. Я не желаю больше огорчать старика.

— Все равно ты любишь ее, — отозвался Заврак, — да и она к тебе небезразлична.

— Не надо, — попросил Зульфикар.

— Им-то со стороны виднее…

— Оставь ты, ради бога, эти разговоры.

— Влюбленные — самые беспечные на свете люди, — продолжал Заврак, — ничего вокруг себя не замечают.

— Дашь ты мне немного поспать или нет? Вот и сон из-за тебя прошел.

— Завидую тебе, друг мой. Полюбят ли меня когда-нибудь? Мой глаз, да и фигура тоже…

— Не в фигуре счастье, Заврак, не надо огорчаться — ты добр и умен, ты благороден.

— Это только ты так говоришь а девушкам подавай красоту да осанку. Ну, спи, друг, спи.

— О чем вы тут шепчетесь? — спросила, вновь подойдя к ним, Бадия. — Мне страшно одной, все кажется, вокруг ползают змеи. А вон там, слышите, воют шакалы. Воют и плачут, словно младенцы…

— Идите-ка на свою арбу, госпожа, так будет лучше.

— Да чего вы гоните меня, разве я не стала вам сестрой? Не бойтесь вы, ради аллаха, даже Харунбек нас не осудит.

— Тогда садитесь рядом с нами, — предложил Заврак.

— Не так-то уж мне хочется сидеть рядом с вами. Просто мне страшно. Вот посмотрите, на вершине бархана стоит див. Смотрите, смотрите, он движется. У меня мурашки по коже бегают. Люди говорят, что нельзя пролить кровь дива, потому что из каждой капли его крови рождается новый див. Это правда?

— И где только вы наслышались всех этих ужасов, госпожа? — рассмеялся Зульфикар.

— Не говорите так, — ответила Бадия шепотом. — Мы ведь ночуем в степи. И все нечистые духи видят нас. А вдруг соберутся и устроят здесь пир. Как известно, пир злых духов приносит беду. Вот они сидят на корточках на самой вершине холма и делают мне знаки. Ох, до чего же страшно. А может, это души тех убитых бродяг?

— Да вы, оказывается, просто трусиха… Ну-ка, смелее, никого тут нет. Может, суслик пробежал или полевка. Неужто нам, не испугавшимся бандитов, трястись при виде полевой мыши! Поговорим-ка лучше о другом. Посмотрите на небо. Это не звезды, а изумруды, правда ведь? Да как их много. И такие красивые. Так и хочется сорвать их.

— И правда, хочется…

Зульфикар обрадовался, что отвлек Бадию, рассеял ее страх. Понизив голос, он начал читать газель:

— «Что же станет с душой, если слез и страданья не будет», — как верно сказал великий Лутфи. Это он про нас, — заметила Бадия.

— Я ведь удостоился счастья видеть господина Лутфи. Он немного моложе нашего устада, высок ростом и худощав. В позапрошлом году мавляна Лутфи приходил к нам. Был на строительстве медресе. Верно? — Заврак взглянул на Бадию.

Бадия молча кивнула. Она думала о том, как пытался отец спасти Низамеддина: обратился к этому знаменитому поэту, но тот не сумел сломить упорство государя и пришел к ним в дом выразить свое сочувствие. Слышала она и о том, что поэт покинул Хорасан. Бадия восхищалась этим человеком, сдержавшим свое слово, не пожелавшим простить государю отказа.

— Господин Лутфи — настоящий друг, — проговорила она. — И этот достойный человек покинул Хорасан. И впрямь на страну накатилась зима и начались холода… Жестокость государя переходит все границы.

— Да и был ли вообще справедливый государь? — спросил Зульфикар. — Чингисхан, Угэдэй-хан, Чигатай-хан, Казан-хан, Туглик Тимур, Кебак-хан, Амир Тимур… кто из них делал добро народу?

— Говорить такое можем лишь мы, ибо в нашей семье был сторонник хуруфитов. А вы, господин Зульфикар Шаши, будьте осторожны, не следует произносить этих слов. Такие речи вели в свое время сарбадары.

— Ну вот, начали со змей и чертей, а кончили владыками, — усмехнулся Заврак. — Давайте уж о чем-нибудь другом. Завидую я этой свинье Гаввасу, храпит себе на всю степь. Вы тут обменивайтесь друг с другом бейтами, а я сосну малость.

— Нет уж, не выйдет! — Бадия схватила Заврака за полу чекменя. — Мы все в одной лодке, и у нас одна жизнь.

— Я всегда говорил, что вы тиран почище Кебак-хана! — недовольно протянул Заврак. — Я ведь чего хотел? Чтобы вы поговорили свободно, хотел, как говорится, проявить свое великодушие. А вы не оценили моего благородного порыва. Ведь кроме джиннов и дивов, царей и змей в мире существует еще и… любовь.

— Господин Нишапури, советую сначала думать, а уж потом говорить, — оборвала его Бадия. Она любила шутки, но не желала переходить границы дозволенного. — Язык мой…

— … враг мой, — подхватил Заврак.

На рассвете отдохнувший арбакеш напоил лошадей, запряг их, и путешественники, наскоро умывшись и перекусив, тронулись в путь.

И снова пески, а дальше за ними настоящие барханы. Чуть остывшие за ночь пески с первыми лучами солнца накалились. Зодчий разбудил дремавшую рядом с ним Бадию и показал ей огромную полосатую змею, свернувшуюся клубком под солнцем. Открыв глаза, Бадия уставилась на змею, и сон ее мигом улетучился.

И снова пески, пески, пески… И на следующий день то же самое. Казалось, не будет конца этим пескам и этому пути. Путники изнемогали от усталости.

Ехавший на второй арбе Гаввас Мухаммад уже давно ворчал, а теперь разлегся и начал стонать. Балованный сын довольно состоятельных родителей, он каялся теперь, что покинул родной дом и пустился в дальний путь. Он стонал, охал, проклинал судьбу, но Заврак с Зульфикаром скрывали это от зодчего, да и от Бадии, ехавших на передней арбе. Однако Бадия почуяла неладное и спросила Зульфикара, что стряслось. Зульфикар ответил, что ничего особенного, просто Гаввас совсем загрустил и проклинает своих спутников.