Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

— Как тебе не стыдно вести себя так? — не выдержал наконец Заврак.

— Это ты, проклятый, сбил меня с толку, — вопил Гаввас, — ни за что я не выехал бы из Герата! Зачем я только поехал с вами! К чему мне эти муки! Это ты меня с толку сбил!

— А по-моему, вы поехали по собственному желанию. И Заврак тут ни при чем, — вмешался Зульфикар. — Мы и не думали брать вас с собой.

— А вы не встревайте в наш разговор, вам хорошо, вы из Бухары, вы вообще едете к себе домой.

— Я вовсе не хотел вас обидеть. Возьмите себя в руки, будьте же наконец мужчиной! Как не стыдно? Если зодчий услышит, то огорчится.

— Не нуждаюсь я в ваших советах! И не желаю даже смотреть на эти пески! Из-за ваших любовных шашней я вынужден страдать и мытарствовать и в конце концов подохнуть среди барханов. А у меня семья, дети!

— Да вы, оказывается, просто глупы, — спокойно сказал Зульфикар, высвобождая свою ногу из-под Гавваса, распластавшегося на арбе. Зульфикара так и подмывало отвесить Гаввасу увесистую пощёчину, но он сдержался.

— Зря стараешься! — сокрушенно покачал головой Заврак, взглянув на Зульфикара. — Я давно знал, что он просто свинья! Это не впервой. Недаром же он купеческий сынок.

— Сам ты свинья! — заорал Гаввас.

— Да что с ним говорить! Ему даже экзамена не устраивали, и в подземелье он, как ты, не был. Устад Кавам пристроил его к нашему зодчему. Глядя на его художества, змеи и те сбрасывают кожу.

Гаввас отвернулся от своих спутников и снова громко застонал.

— Ой-ой-ой! — охал он. — Умираю! Будь прокляты эти пески, будь прокляты те, кто подбил меня на эту чертову поездку. Остановите лошадей! Остановите! Я вернусь назад!

Бадия спрыгнула со своей арбы и подошла к ним.

— Что тут происходит? — спросила она.

Зульфикар молча пожал плечами.

— Скажите арбакешу, — кричал Гаввас, — пусть поворачивает назад. Ой-ой-ой! Умираю!

Ничего не говоря родителям, Бадия перешла на вторую арбу. Они снова продолжали путь. Усевшись против Зульфикара, она обратилась к Завраку, сидевшему верхом на лошади:

— В чем дело?

— С самого утра блажит, госпожа, — объяснил Заврак, — вернуться, видите ли, желает.

— Ой, умираю! Будь прокляты эти пески, умираю! Поверните арбы! Вернемся в Герат! Ой…

— Господин Гаввас, что это еще за новости? — спросила Бадия, гневно глядя на Гавваса.

— Не поеду дальше, вернусь!.. — кричал тот.

— Но поймите, вернуться невозможно. Мы уже приближаемся к Джейхуну. И проделали долгий путь. Если вы не хотели ехать, могли сказать об этом еще в Маймане!

— Все равно не поеду. Вернемся!

Бадия растерялась. И, желая удержать сердитые слова, готовые сорваться с языка, она изо всех сил стиснула зубы.

— Да он для нас как нарыв на голове. Заврак-ага, растолкуйте вы ему, ради аллаха, ведь он же мужчина. Стыдно!

— А на него ничего не действует, госпожа!

— Ничего знать не желаю, везите меня в Герат!

— Что же с ним делать? — Взглянула на Зульфикара Бадия.

— Да он никого и слушать не хочет. Придется сказать зодчему.

— Зодчему хватает и своих огорчений.

Бадия снова обратилась к Гаввасу.

— Очень прошу вас взять себя в руки — сказала Бадия, и глаза ее гневно сверкнули. — Не то я накажу вас.

— Иди отсюда! — завопил Гаввас. — Не поеду я в Бухару! Я болен! Поверните арбы!

Сделав знак Зульфикару, Бадия сердито крикнула:

— Сбросьте его с арбы! — И выхватила из-за голенища кинжал. — Если вы сейчас же не сбросите его, я заколю эту свинью!

Зульфикар, уже знавший, что противоречить Бадие опасно, приподнялся, схватил Гавваса и столкнул его с арбы. Гаввас, мягко свалившийся на песок, вскочил и с криком кинулся за арбой. Это увидели и те, кто ехал на первой арбе. Все молчали. Арбы продолжали свой путь.

— Бесстыдный трус! — прошептала Бадия.

Гаввас Мухаммад снова упал на песок и опять начал стонать и охать. Но уже через минуту он в страхе бросился за удалявшимися арбами, однако, приблизившись и увидев кинжал в руках Бадии и ее гневно сверкавшие глаза, испуганно попятился. А Бадие, отныне считавшей себя причастной к делу хуруфитов, Бадие, поклявшейся отомстить за смерть брата, ничего не стоило воткнуть кинжал в сердце трусливого Гавваса и бросить его труп в пустыне.

Гаввас Мухаммад кинулся догонять первую арбу.

— Возьмите меня, возьмите, не буду больше, каюсь! — вопил он.

Никто не обернулся. Никто даже не поглядел на него. И он понял, что сейчас все подчиняются Бадие. Прекрасная молоденькая девушка казалась ему теперь страшнее Караилана.

— Спасите, спасите, не оставляйте меня одного!

Бадия молча стояла на арбе. Потом, по ее знаку, Заврак спрыгнул на землю, подошел к Гаввасу, который все еще продолжал вопить, схватил его, втолкнул на третью арбу, сам догнал вторую арбу, влез на нее и уселся рядом с Бадией. Видевшие это Масума-бека, зодчий и Харунбек облегченно вздохнули.

— Взобрался? — тихо спросила Бадия.

Устраиваясь поудобнее, Заврак кивнул:

— Сунул его поверх вещей.

— За столько лет я не сумела разгадать его, не поняла, какой это ничтожнейший человечишка. Настоящая скотина.

— Успокойтесь, резкие слова не помогут ничему. И спрячьте свой кинжал, госпожа. У Гавваса недуг похуже падучей, — проговорил Зульфикар. — Проста толстяк, просто пустышка, не видевший в жизни трудностей. Но ведь и такие тоже живут на свете.

— Да, теперь я в этом сама убедилась, — ответила Бадия. — А он себе на уме. Как бы снова не начал выкидывать свои штучки.

Три арбы углублялись в сердце пустыни. До самого вечера никто не проронил ни звука. Лошади вконец выбились из сил.

И тогда, увидев, что товарищи его приуныли, Зульфикар негромко затянул песню:

Сидевшая рядом Бадия подняла голову, улыбнулась. А Зульфикар, увидев эту улыбку, запел громче. Ехавший на первой арбе Харунбек обернулся и весело воскликнул:

— Давно бы так, братец! Пой громче! Среди нас, оказывается, есть храбрецы, способные рассеять любую тоску.

Ярко-желтые гряды песка, налезающие друг на друга, слепили глаза, их волны, которым не видно было конца, походили на бушующий океан. А над ними стояло огненное марево, и все же зодчему, несмотря на невыносимый зной, дышалось здесь легче. Ведь живут же чабаны среди кызылкумских песков, хотя их именуют адом. Но почему-то именно здесь зодчий почувствовал себя лучше, бодрее. Заметил это и Харунбек. И сказал зодчему, что воздух здесь хоть и накален, но прозрачен и чист и действует успокаивающе на человека, как бы погружает его в состояние блаженства.

— Верно, верно, — подтвердил зодчий, потирая руки, — здесь на редкость легко дышится. И вы правильно сказали, что человек не чувствует здесь душевного гнета, а, наоборот, становится бодрее. Уже позади горестный для меня Герат. Последнее время я чувствовал себя там больным, несчастным, а теперь я свободен, мне легко в этих забытых богом песках…