Эйдзи Ёсикава - Честь самурая

Поскольку Нобуо с Нобутакой уже выразили свою верность малолетнему князю, Кацуиэ не мог уклониться от соответствующего жеста. Поняв, что это неизбежно, Кацуиэ смирил гордыню и поклонился Самбоси.

Хидэёси сидел с таким видом, словно подбадривал Кацуиэ. Кацуиэ дернул головой, сидящей на короткой толстой шее, и поспешил вернуться на место. Чувствовалось, что он с трудом удерживается, чтобы презрительно не сплюнуть наземь.

Нива, Такигава, Сёню, Хатия, Хосокава, Гамо, Цуцуи и другие отдали последний долг усопшему князю. Затем перешли в пиршественный зал, особо предназначенный для подобных случаев, и по приглашению вдовы Нобутады приступили к трапезе. Стол был накрыт на сорок с лишним гостей. По кругу передавали чаши, лампы мигали на прохладном ночном ветру. Поскольку минута отдохновения выдалась впервые после двух тревожных и напряженных дней, все собравшиеся сразу захмелели.

Подобные пиры, приуроченные к заупокойной службе, случались нечасто, и люди на них старались не слишком-то напиваться. Тем не менее сакэ сегодня ударило в голову многим; военачальники, беседуя друг с другом, переходили с места на место, смех и оживленные разговоры слышались отовсюду.

Особо много народу толпилось возле того места, где восседал Хидэёси, да и пили здесь больше, чем вокруг. Там-то внезапно и появился еще один самурай.

— Как насчет чашечки сакэ? — С таким вопросом обратился к Хидэёси Сакума Гэмба.

О беспримерном мужестве Гэмбы, проявленном в ходе северной войны, слагали легенды. О Гэмбе ходила молва, будто ни одному противнику не удалось встретиться с ним на поле боя дважды. Кацуиэ ценил и по-человечески горячо любил отважного воина. Он с умилением называл его «своим» Гэмбой или же «дорогим племянником» и рассказывал всем о подвигах Гэмбы.

У Кацуиэ было множество племянников, но когда он произносил слово «племянник», становилось ясно, что речь идет только о Гэмбе.

Будучи двадцати восьми лет от роду, Гэмба успел стать одним из вождей клана Сибата, комендантом крепости Ояма, получил в личный удел целую провинцию и мало чем уступал выдающимся военачальникам, собравшимся за одним столом.

— Хидэёси, — сказал Кацуиэ, — угостите и моего племянника.

Хидэёси поднял взгляд и сделал вид, будто он только что заметил прибытие Гэмбы.

— Племянника? — Хидэёси пристально посмотрел на молодого воина. — Ах, вот вы о ком!

Племянник имел вид самый угрожающий, и низкорослый хрупкий Хидэёси внешне терялся в присутствии этого легендарного героя.

У Кацуиэ все лицо было изъедено оспой, племянника она пощадила. Светлокожий, но крепкий, он обладал взглядом тигра и гибкой статью барса.

Хидэёси передал ему чашечку сакэ со словами:

— Князю Кацуиэ нравится держать таких достойных молодых людей у себя на службе.

Но Гэмба покачал головой:

— Если пить, так из той, большой.

Он указал на большую чашу, в которой оставалось немного сакэ.

Хидэёси тут же осушил ее и распорядился:

— Эй, кто-нибудь! Налейте молодому самураю.

Горлышко позолоченного графинчика коснулось ободка чаши. Емкость опустела раньше, чем чаша наполнилась до краев. Принесли еще один графинчик — только тогда чашку удалось наполнить доверху.

Молодой красавец сузил глаза, поднес чашу ко рту и осушил единым духом.

— Вот так! Попробуйте вы.

— У меня нет таких способностей, — хотел отшутиться Хидэёси.

Гэмбу его ответ не удовлетворил:

— Почему вы не хотите пить?

— Я мало пью.

— Да ведь это сущая малость!

— Я пью, но не столько сразу.

Гэмба оглушительно расхохотался. Затем сказал — так громко, что его слышали все пирующие:

— Выходит, все, что нам рассказывали — сущая правда. Князь Хидэёси скромен и умеет оправдываться. Когда-то давным-давно, больше двадцати лет назад, он подметал скотный двор и носил за князем Нобунагой сандалии. Хорошо, что он навсегда сохранил память о тех днях. — И Гэмба рассмеялся собственной дерзости.

Все присутствующие в зале онемели от ужаса. Болтовня смолкла, все принялись посматривать то на Хидэёси, по-прежнему восседающего за столом напротив Гэмбы, то на Кацуиэ.

Гостям стало не до застольных бесед и не до выпивки, все сразу протрезвели. Хидэёси, усмехаясь, смотрел на Гэмбу. Взглядом сорокапятилетнего мужчины он пристально всматривался в двадцативосьмилетнего молодого человека, хотя различие между ними состояло не только в возрасте. Путь, пройденный Хидэёси за первые двадцать восемь лет жизни, разительно отличался от того, который прошел к тому же возрасту Гэмба. Отличался испытаниями, выпавшими на долю старшего, и извлеченной из них мудростью. На его взгляд, Гэмба был даже не молодым человеком, а маленьким мальчиком, которому не довелось еще узнать истинных превратностей судьбы. Поэтому, только поэтому он и вел себя так вызывающе и безрассудно — и на пиру, и на поле брани. И поэтому, должно быть, он пренебрегал очевидной опасностью не только в бою, но и оказавшись в куда более зловещем положении — среди самых выдающихся и могущественных людей страны.

— Послушай, Хидэёси! Есть еще кое-что, от чего меня воротит. Да послушай! Ты что, оглох?

Гэмба орал на Хидэёси, утратив малейшие понятия о приличии. Было заметно, что дело не только в том, что Гэмба опьянел, — в душе у него застряла какая-то заноза. Хидэёси решил дать ему возможность объяснить непростительную выходку опьянением и посмотрел на молодого человека с сочувствием.

— Однако, вы нетрезвы, — сказал он.

— Что? — Гэмба отчаянно затряс головой и встал, расправив плечи. — Дело не в том, что я пьян! Послушай, Хидэёси! Разве пару часов назад, в храме, когда князь Нобуо, и князь Нобутака, и другие высокородные господа пришли отдать последний долг душе его светлости князя Нобунаги, разве ты тогда не уселся на почетное место, взяв на колени князя Самбоси? Разве ты не заставил их, одного за другим, тебе поклониться?

— Ну-ну, — рассмеявшись, ответил Хидэёси.

— Над чем ты смеешься? Что смешного я сказал? А, Хидэёси? У меня нет сомнений, что ты, со своим изощренным умом, нарочно взял малолетнего князя себе на колени, чтобы заставить князей, воинов и всю правящую верхушку клана Ода кланяться такой незначительной особе, как ты. Да, именно так оно и было! И если бы я там тоже очутился, я бы с великим наслаждением отрубил твою жалкую голову прямо в алтаре. Князь Кацуиэ и другие высокородные господа, сидящие здесь, чересчур великодушны, но сам я не таков, и поэтому…

Кацуиэ, сидевший неподалеку от Хидэёси, осушил свою чашу и взволнованно огляделся по сторонам.

— Гэмба, с какой стати ты позволяешь себе разговаривать в таком тоне? Послушайте, князь Хидэёси, мой племянник не имеет в виду ничего дурного. Не обращайте на него внимания.