Эйдзи Ёсикава - Честь самурая

Произнеся это, Кацуиэ деланно рассмеялся.

Хидэёси, однако же, не мог ни дать волю гневу, ни позволить себе посмеяться над происшедшим. В таком положении ему только и оставалось выдавить некое подобие улыбки. Правда, его внешность, сама по себе забавная, не раз выручала его в подобных передрягах.

— Князь Кацуиэ, не извольте волноваться. Все в порядке, в полном порядке.

Хидэёси произнес это несколько запинаясь. Он явно хотел сойти за пьяного.

— Не притворяйся, Обезьяна! Слышишь меня, Обезьяна? — Нынче ночью Гэмба вел себя еще более дерзко, чем всегда. — Слышишь меня, Обезьяна? — повторил он еще раз.

Все давно вышло за рамки приличий, однако не так-то просто избавиться от презрительного прозвища, которое носишь свыше двадцати лет. Стоило посмотреть на Хидэёси, и слово «обезьяна» само просилось на язык. Давным-давно он был деревенским неслухом и недотепой, над которым смеялись в крепости Киёсу, переводя его с одной низкой должности на другую. И Гэмба говорил как раз об этом.

— Тогда, двадцать лет назад, мой дядя нес однажды ночную стражу. Заскучав, он кликнул Обезьяну и угостил сакэ, потом устал и прилег. И велел Обезьяне растереть себе бедра. Что же вы думаете? Обезьяна с великой охотой выполнил просьбу.

Присутствующие в зале давным-давно протрезвели. Лица у всех побелели как мел, во рту пересохло. Происходящее мало напоминало обычное застольное бесчинство. Многие невольно подумали, что, должно быть, неподалеку от зала, в котором они пируют, в тени деревьев и во мраке подземелий воины клана Сибата уже стоят наготове, вооружась мечами, копьями и луками. Что другое мог бы означать беспримерный вызов, брошенный в лицо Хидэёси? Тревога и волнение охватили гостей. Казалось, ночной ветер налился запахом смерти, даже фонарики в пиршественном зале замигали, как в час заупокойной службы. Стоял разгар лета, однако по спине у только что беззаботно пировавших людей пробежал холодок.

Хидэёси дождался мгновения, когда Гэмба закончит свой издевательский рассказ, а затем оглушительно расхохотался:

— Интересно, господин племянник, откуда вы об этом узнали? Во всяком случае, вы напомнили мне кое о чем приятном. Тогда, двадцать лет назад, старую обезьяну считали умельцем растирания и расслабления тела, и весь клан Ода упрашивал меня оказать подобную услугу. Так что вовсе не одного только князя Кацуиэ мне довелось ублажать. Меня в благодарность угощали сластями — и какие это были сласти! Незабываемый вкус! Я с тех пор ничего такого не отведывал! — И Хидэёси опять рассмеялся.

— Ты слышал, дядюшка? — Гэмба широко развел руками. — Угости же Хидэёси чем-нибудь вкусным. И если ты попросишь его растереть тебе бедра, он с удовольствием исполнит просьбу.

— Не забывайся, племянник. Послушайте, князь Хидэёси, с его стороны это всего лишь шутка.

— Пустяки. Кстати говоря, я до сих пор при случае могу помочь растиранием. Во всяком случае, уж одного человека я и в самом деле так излечиваю.

— Кого же? Кто этот счастливчик? — с кривой усмешкой осведомился Гэмба.

— Моя матушка. В нынешнем году ей исполнилось семьдесят, помогать ей доставляет мне величайшее удовольствие. Но поскольку я много времени провожу в походах, удовольствие это выпадает на мою долю, к сожалению, нечасто. А я, пожалуй, позволю себе удалиться, но это не означает, что вам надо последовать моему примеру. Пируйте сколько душе угодно.

Хидэёси первым покинул пиршественный зал. Пока он шел по коридору, никто не попытался остановить его. Напротив, другие нашли его решение оставить пир мудрым и были счастливы избавиться от ощущения смертельной опасности, которое только что испытали.

Из бокового помещения вышли двое молодых оруженосцев Хидэёси и последовали за своим господином. Даже находясь постоянно у себя в комнате, они не могли не заметить, какое напряжение царило в крепости в последние два дня. Но Хидэёси прибыл на совет без свиты, поэтому, когда двое оруженосцев поняли, что господину больше ничто не грозит, они испытали облегчение. Затем вышли во двор и велели слугам подать лошадей, когда кто-то окликнул их господина.

— Князь Хидэёси! Князь Хидэёси!

Невидимый человек искал его, дожидаясь во тьме у дороги. Лунный серп висел в ночном небе.

— Я здесь.

Хидэёси уже сидел верхом. Услышав в темноте скрип седла, Такигава Кадзумасу подбежал вплотную.

— В чем дело?

Вид у Хидэёси был сейчас неожиданно высокомерным, словно князь разговаривал с подданным.

Такигава сказал:

— Вас сегодня вечером тяжело оскорбили. Все дело в количестве выпитого сакэ. Племянник князя Кацуиэ еще так молод. Надеюсь, вы сумеете простить его. — Помолчав, он добавил: — Я хочу напомнить кое о чем, что, возможно, вы ненароком запамятовали. Четвертого числа — то есть завтра — должна состояться церемония провозглашения князя Самбоси главой клана, и вам надлежит в ней участвовать. После вашего внезапного ухода князь Кацуиэ очень обеспокоился тем, что вы могли упустить это из виду.

— Вот как? Что ж…

— Пожалуйста, приезжайте непременно.

— Я понял.

— И еще раз относительно происшедшего на пиру. Прошу вас, забудьте обо всем. Я объяснил князю Кацуиэ, что вы предельно великодушны и наверняка не станете мстить молодому человеку за безрассудную пьяную выходку.

Хидэёси тронул коня.

— Поехали! — крикнул он оруженосцам и рванул с места так, что едва не сшиб Такигаву с ног.

Хидэёси остановился в западной части крепостного города. Своим временным пристанищем он избрал маленький буддийский храм и примыкающий к нему дом, который принадлежал зажиточному семейству. Спутники Хидэёси разместились в помещениях храма, а он снял для себя целый этаж.

Хозяева дома с удовольствием приняли бы и спутников Хидэёси, но его свита насчитывала семьсот или восемьсот человек, что само по себе было немного, так как клан Сибата разместил в Киёсу, по слухам, около десяти тысяч своих воинов.

Едва вернувшись к себе, Хидэёси пожаловался, что в комнатах дымно. Распорядившись открыть все окна, он отшвырнул роскошный церемониальный наряд, разделся и потребовал приготовить фуро.

Понимая, что господин в дурном расположении духа, усталые оруженосцы принялись осторожно лить горячую воду ему на плечи. Хидэёси, погрузившись в фуро, сперва зевнул, а затем, широко раскинув руки и ноги, с удовлетворением хмыкнул.

— Похоже, я ослаб и размяк, — заметил он, а затем позволил себе пожаловаться на усталость, возникшую после двух напряженных дней. — Москитную сетку поставили?

— Да, господин, — ответили оруженосцы, подавая Хидэёси ночное кимоно.

— Отлично, отлично. Вам тоже следует нынче лечь пораньше. И стражникам передайте то же самое.