Эйдзи Ёсикава - Честь самурая

Единственным, чего в конце концов оказался удостоен Кацуиэ, была находившаяся прежде в личном владении Хидэёси крепость Нагахама. Она представляла собой важный пункт на пути из Этидзэна, родной провинции Кацуиэ, в Киото. Кацуиэ очень хотелось взять эти места под свою руку, и он настаивал на передаче ему еще нескольких округов, но Хидэёси не допустил этого. Да и Нагахаму он отдал Кацуиэ лишь при условии, что комендантом крепости станет Кацутоё, приемный сын Кацуиэ.

Ночью, накануне окончательного решения, приверженцы клана Сибата собрались у своего вождя, всячески стараясь убедить его ни в коем случае не соглашаться на столь унизительные условия. Они даже подбивали его прервать переговоры и уехать из Киёсу. Назавтра, придя в зал совета, Кацуиэ и впрямь был обуреваем подобным чувствами. Однако, взглянув в глаза собравшимся, он понял, что общее настроение направлено против него и что никто не собирается уступать его требованиям.

— Безропотно покоряться подобному обращению нельзя, но, с другой стороны, и упорствовать в одиночку не стоит. Большинство согласится со всеми предложениями Хидэёси, поэтому если я в свою очередь не поддержу их, то это принесет лишь новые неприятности.

Хотелось ему того или нет, он вынужден был смириться с мнением большинства участников совета.

«Мне бы только отобрать у Хидэёси Нагахаму», — думал он, присматриваясь мысленно к этой важной крепости. В конце концов он решил отложить все тайные намерения на потом и принял предложенные условия.

В отличие от озабоченного Кацуиэ, Хидэёси выглядел безразличным. Начиная с успешной войны в западных провинциях и вплоть до победы при Ямадзаки, Хидэёси на взгляд большинства стал признанным вождем клана как в политическом, так и в военном отношении, и сейчас от него, естественно, ждали, что он потребует главную долю добычи. Однако вопреки ожиданиям он удовольствовался скромной наградой, а именно провинцией Тамба. Хидэёси передал Кацуиэ свою крепость Нагахама и отказался от притязаний на крепость Сакамото (молва заранее отдавала ее ему) в пользу Нивы.

А крепость Сакамото представляла собой ключ к Киото. Не отказался ли Хидэёси от Сакамото совершенно сознательно — с тем, чтобы подчеркнуть, что он и в мыслях не держит стать правителем всей страны? Или, возможно, он решил не разменивать свои замыслы на мелкие притязания — особенно с учетом того, что после его отказа крепость попала в надежные руки? Никто не взялся бы сказать, что именно у него на уме.

В ходе совета было решено, что личным уделом наследника Нобунаги, малолетнего князя Самбоси, станет часть провинции Оми, соответствующая тремстам тысячам коку риса. Опекунами малолетнего князя назначили Хасэгаву Тамбу и Маэду Гэни, но оба они стали отныне подотчетны Хидэёси. Поскольку Адзути лежала в руинах, до ее восстановления местопребыванием Самбоси решено было избрать крепость Гифу.

Дядьям малолетнего Самбоси, Нобуо и Нобутаке, поручили печься о его жизни и здоровье. Наряду с этим были на совете решены и военно-политические вопросы. Кацуиэ, Хидэёси, Ниве и Сёню было предложено учредить представительство клана Ода в Киото.

После решения двух труднейших вопросов дела на совете пошли быстрее. В заключение военачальники торжественно присягнули малолетнему князю перед алтарем Нобунаги.

Был третий день седьмого месяца. Накануне объявили о ежегодных поминовениях усопшего князя, приуроченных ко дню его гибели. Первую годовщину решили отметить немедленно, и обряд мог бы состояться второго числа, на второй день совета, если бы не медлительность, с которой в ходе совета сдавал свои позиции Сибата Кацуиэ. Поэтому обряд решили перенести на третье число.

Совершив омовение и переодевшись в траурные наряды, военачальники собрались в крепостном храме и стали дожидаться начала церемонии.

Вовсю жужжали москиты; в небе сиял молодой месяц. Присутствующие один за другим перешли из внешней цитадели во внутреннюю. Алыми и белыми лотосами были расписаны ширмы в крепостном храме. Войдя, люди опускались наземь.

Только Хидэёси не было видно. Люди в недоумении переглядывались. Но, поглядев в сторону, где возвышался алтарь, среди разных предметов — поминальных табличек, золотых ширм, жертвенных цветов и курильниц — военачальники увидели Хидэёси: он сидел перед алтарем, усадив на колени малолетнего Самбоси.

Каждый поневоле задавался вопросом, что Хидэёси там делает. Поразмыслив, вспоминали, что решением большинства на недавнем совете Хидэёси был назначен наставником князя и призван надзирать за его опекунами. Так что в его теперешнем поведении не было ничего вызывающего.

Поскольку и в этом отношении Хидэёси оставался неуязвим, Кацуиэ гневался еще сильнее.

— Пожалуйста, проследуйте к алтарю в надлежащем порядке, — сухо и с неудовольствием обратился он к Нобуо и Нобутаке.

Голос его был тих, однако возмущения не скрывал.

— Прости, пожалуйста, — сказал Нобуо Нобутаке, первым поднявшись с места.

Теперь настал черед гневаться Нобутаке. Он считал, что, если окажется за спиной у Нобуо, это обречет его впредь на подчиненное положение.

Нобуо посмотрел на поминальную табличку покойного отца, закрыл глаза и, сложив руки, принялся молиться. Потом он воскурил благовония, прочитал еще одну молитву перед алтарем и отошел.

Увидев, что Нобуо собирается возвратиться на свое место среди других, Хидэёси кашлянул, как бы для того, чтобы привлечь к себе внимание малыша. Однако на самом деле он молча давал понять Нобуо: «Твой новый князь — здесь!»

Жест Хидэёси ошеломил Нобуо. Стоя на коленях, он повернулся в ту сторону, где, держа малыша на руках, сидел Хидэёси. По натуре Нобуо был трусоват, а сейчас так перепугался, что его стало жаль.

Глядя снизу вверх на Самбоси, Нобуо верноподданно поклонился ему. Он был излишне почтителен.

Отпустил его одобрительным кивком вовсе не малолетний князь, а сам Хидэёси. Самбоси был избалованным и резвым мальчиком, но на коленях у Хидэёси почему-то сидел тихо, как мышь.

Пришел черед Нобутаке помолиться наедине с душою собственного отца. Но будучи свидетелем того, как обошелся с Нобуо Хидэёси, и не желая в свою очередь становиться посмешищем, он сразу же почтительно поклонился Самбоси. А затем вернулся на свое место.

Следующим к алтарю подошел Сибата Кацуиэ. Когда его крупная фигура опустилась на колени, почти полностью скрыв алтарь из виду, алые и белые лотосы, которыми были расписаны ширмы, и мерцающие лампы осенили его багровым ореолом, похожим на пламя гнева. Возможно молясь, он поведал Нобунаге о том, как прошел совет, и попросил у него заступничества — и перед малолетним князем, и за него. Воскурив благовония, Кацуиэ провел в молитве долгое время. Торжественно сложив руки на груди, он молился молча. Затем, отойдя от алтаря на семь шагов, поднялся во весь рост и повернулся к Самбоси.