Эйдзи Ёсикава - Честь самурая

Хидэёси задернул сетку.

Дверь заперли, окна, однако же, оставили распахнутыми, чтобы наслаждаться ночным ветерком. В окно лился лунный свет. Хидэёси почувствовал, что его одолевает дремота.

— Мой господин! — окликнули его снаружи.

— Это ты, Москэ?

— Да, мой господин. Прибыл настоятель Арима. Он говорит, что ему хотелось бы побеседовать с вами наедине.

— Арима? А в чем дело?

— Я сказал ему, что вы легли, однако он настаивает.

Какое-то время из-под москитной сетки не доносилось ни звука. Наконец Хидэёси принял решение:

— Впусти его. Но попроси прощения за то, что я приму его не поднимаясь с постели. Объясни ему, что в крепости я себя неважно почувствовал и уже принял лекарство.

Москэ спустился на первый этаж. Послышались шаги на лестнице, и вот на деревянном полу перед нишей, где лежал Хидэёси, опустился на колени гость.

— Ваши слуги объяснили, что вы уже спите, однако я решился…

— Что случилось, святой отец?

— У меня для вас важное и срочное известие, поэтому я позволил себе прийти сюда глубокой ночью.

— За два дня только что закончившегося совета я так устал телесно и духовно, что поторопился лечь. Но в чем дело? Почему такая важность и срочность?

Настоятель начал издалека:

— Вы намереваетесь принять участие в завтрашней церемонии в честь князя Самбоси, не правда ли?

— Да. Если принятое снадобье мне поможет. Возможно, это все от жары и духоты. А если я там не появлюсь, это многих обидит.

— Я думаю, ваш внезапный недуг — доброе предзнаменование.

— Что вы этим хотите сказать?

— Два часа назад вы ушли с поминального пира, не дождавшись завершения. Прошло некоторое время — и на пиру остались только приверженцы клана Сибата и их союзники. Они там что-то втайне обсудили. Сперва я не понимал, что происходит, но Маэда Гэни тоже был очень встревожен, и мы с ним тайком подслушали, о чем они толкуют.

Внезапно замолчав, настоятель поднес лицо к самой москитной сетке, словно затем, чтобы убедиться, что Хидэёси его слышит.

Бледно-голубой жук полз по краю сетки. Хидэёси лежал на спине, уставившись в потолок.

— Я слушаю.

— В точности установить, что они затевают, нам не удалось. Но ясно одно: они намерены лишить вас жизни. Назавтра, когда вы прибудете в крепость, они собираются завести вас в боковое помещение, зачитать список ваших злодеяний и заставить вас совершить сэппуку. Если вы откажетесь лишить себя жизни, они хладнокровно убьют вас. Более того, они намерены расставить своих воинов по всей крепости и даже взять под наблюдение город.

— Огорчительные вести…

— Собственно говоря, Гэни рвался сюда сам, чтобы лично сообщить вам об этом, но мы сочли, что его исчезновение из крепости может насторожить заговорщиков, поэтому вместо него прибыл я. Если вы сейчас и впрямь чувствуете себя больным, это, возможно, истинный дар Небес. Подумайте, не стоит ли вам под таким предлогом уклониться от участия в завтрашней церемонии.

— Непременно подумаю.

— Надеюсь, вы найдете способ уклониться от участия. Во что бы то ни стало!

— Церемония посвящена возведению малолетнего князя в сан главы клана, и всеобщее присутствие обязательно. Благодарю вас, святой отец, за проявленную доброту. Благодарю от всей души.

Монах удалился. Прислушиваясь к звуку его шагов, Хидэёси стиснул руки. Он молился.

Хидэёси была не знакома бессонница. Казалось бы, способность мгновенно, в первую подходящую минуту, погрузиться в глубокий сон не представляет собой ничего особенного, однако на деле развить ее в себе крайне трудно.

Хидэёси это удалось — он освоил таинственное, почти мистическое искусство в такой степени, что руководствовался им как серьезнейшим жизненным правилом всегда и повсюду — как для того, чтобы сбросить напряжение изнурительных походов, так и в целях сохранения здоровья.

Отрешиться от всего. Для Хидэёси это простое правило стало важнейшим.

Умение отрешиться от всего может на первый взгляд показаться не слишком важным, но именно оно лежало в основе умения князя мгновенно погружаться в глубокий сон. Нетерпение, разочарование, озабоченность, сомнения, нерешительность — узы этих чувств он умел вмиг разрывать, смежив веки. Когда он спал, его отдыхающее сознание оставалось чистым, как нетронутый лист бумаги. Вдобавок ему было присуще умение просыпаться столь же стремительно и, едва проснувшись, быть собранным и зорким.

Отрешение помогало не только отдохнуть от удачных битв и успешных свершений. За долгие годы он наделал великое множество ошибок. Но Хидэёси никогда не сокрушался о поражениях и проигранных войнах. В такие времена он вспоминал слово: отрешение.

Серьезность и основательность в подходе к любому вопросу, о которой как о важной добродетели толкуют люди, сочетание целеустремленности и предусмотрительности или просто одержимость поставленной целью, которые также были ему присущи, не казались Хидэёси особыми достоинствами или требующими упражнения и развития навыками — они представляли собой неотъемлемую часть его души. Отрешенность и связанный с нею глубокий сон давали ему возможность, пусть и ненадолго, сбросить ежедневное бремя и тем позволить душе вздохнуть. Сталкиваясь лицом к лицу с вопросами жизни и смерти, он вспоминал неизменное: отрешиться от всего.

Вот и сейчас он позволил себе забыться совсем ненадолго. Проспал ли он хоть бы один час?

Хидэёси встал с ложа и спустился по лестнице в отхожее место. Стражник, опустившись на колени на дощатом полу веранды, посветил ему бумажным фонариком. Когда Хидэёси вышел оттуда, другой стражник поспешил к нему с кувшином воды и полил господину на руки.

Вытерев руки, Хидэёси поглядел в небо, определил по положению луны, который час, и, обратившись к обоим оруженосцам, задал вопрос:

— Гомбэй здесь?

Когда тот появился, Хидэёси направился наверх, знаком приказав Гомбэю следовать за собой.

— Ступай в храм и объяви людям, что мы уезжаем. Путь по улицам и построение в дороге содержатся в предписании, выданном нынче ночью после возвращения из крепости Асано Яхэю, так что дальнейшие распоряжения ты получишь от него.

— Да, мой господин.

— Погоди. Я кое о чем забыл. Прикажи Кумохати подняться ко мне.

Удаляющиеся в сторону храма шаги Гомбэя слышались под деревьями в саду. После его ухода Хидэёси быстро облачился в боевые доспехи и вышел во двор.

Временное пристанище Хидэёси находилось на перекрестке дорог Исэ и Мино. На этот перекресток, обогнув сараи, он сейчас и отправился.

В это мгновение его догнал Кумохати, только что узнавший, что его вызвал князь.

— Я здесь, мой господин!

Кумохати опустился перед Хидэёси на колени.