Степан Суздальцев - Угрюмое гостеприимство Петербурга

И да снизойдет гадость на глупцов, считающих своим долгом «просветить молодежь» и напомнить, что однажды первая любовь потерпит крах! Никогда не пытайтесь обуздать влюбленных молодых — их счастье заключается в неведении, их сокровище в их наивности и неопытности. Они мнят себя королями мира, познавшими вечную любовь. Они никогда не поверят, что их любовь может погаснуть или увянуть. «Это у тех, других все вышло плохо. У них не получилось. Им не повезло. Они недостаточно сильно любили. Но я, мы, МЫ — у нас все непременно выйдет как написано в романе». Так думают они, первооткрыватели вечной любви с первого взгляда, и вовсе не подозревают, что ступают на пересеченную местность.

Но «любовь навсегда» приходит лишь один раз, и потому, господа, не спешите лишать своих юных друзей иллюзий и несбыточных надежд. Ведь когда мы влюбляемся во второй, в третий, в десятый раз, мы неизменно испытываем невольное ощущение déjа vu: «Когда-то все это я уже видел, когда-то я это чувствовал». А раз это уже было однажды, это не единственная любовь моей жизни, это не вечное и не незыблемое.

Так зачем же спешить отнимать у людей их любовь?

Князь Александр Юрьевич Демидов прекрасно это все понимал. Он любил свою дочь больше всего на свете. И он безумно не хотел отнимать у нее эти чувства. Но как возможно позволить единственной дочери погубить себя, свою жизнь, запятнать свою честь и свою репутацию, позволив ей связать себя с человеком недостойным, низким?

В том, что молодой Ричард Редсворд таковым являлся, у князя не могло быть никакого сомнения. Об этом свидетельствовала фамилия Ричарда. Демидов слишком хорошо помнил его отца: блестящего джентльмена, гордого и благородного дворянина — лжеца, обманщика и негодяя. Сын казался таким же воспитанным, таким же гордым, таким же благородным, а стало быть, не мог не оказаться подлецом, каковым был (князь был в этом уверен) сам герцог Глостер.

И как бы ни было больно князю лишать свою дочь пламени первой страсти, он не мог не оградить ее от нависшей опасности: он должен был ее спасти.

Александр Юрьевич был в своих решениях непреклонен, а посему прежде, чем предпринять что-то, решил посоветоваться с близким человеком. Обращаться к сестре и Михаилу Васильевичу означало бы акцентировать их внимание на минувшем вальсе, идти за советом к Владимиру Дмитриевичу — который по непонятной и возмутительной прихоти оказывал протекцию сыну Редсворда, замешанному в этой ужасной истории, — тоже было несколько странно. И потому единственным человеком, которому Демидов мог поверить свои переживания, оставалась его тетушка, княгиня Марья Алексеевна.

Хорошенько все взвесив, Александр Юрьевич написал ей письмо, в котором кратко изложил суть своих волнений. Письмо это он запечатал и отдал домашнему слуге Гавриле с указанием чуть свет доставить конверт княгине на Миллионную улицу.

Наутро Анастасия встала пораньше.

Перед прогулкой она надела свое любимое платье. Посмотрев в зеркало, княжна обнаружила себя недостаточно обворожительной и надела другое платье. В нем она увидела себя полной. Третье платье показалось ей слишком мрачным, четвертое — слишком старомодным. В конечном счете Анастасия констатировала, что ей решительно нечего надеть, и пришла по этому поводу в отчаяние.

Часы пробили половину двенадцатого. Было пора выходить из дому.

Княжна стояла перед огромным зеркалом в старом своем платье, простом и строгом.

Едва ли кто-то догадается, что она собирается на свидание. В комнату вошла француженка-гувернантка. Увидев воспитанницу перед зеркалом, она изобразила на лице удивление и произнесла:

— Mademoiselle, allez-vous а quelque part? [16] Сударыня, вы куда-то собираетесь? ( фр. )

— Oui, — сдержанно ответила княжна, — je vais faire une petit promenade. [17] Да, я хочу совершить небольшую прогулку ( фр. ).

— Alors, allons-y. [18] Так пойдемте ( фр. ).

Разумеется, о том, чтобы отправиться на прогулку в одиночку, не могло быть и речи. А компания madame Lepic была куда удачнее сопровождения Бориса.

Дом Демидовых стоял в самом начале Вознесенского проспекта. Дамы вышли на улицу и неспешным шагом направились в сторону Адмиралтейства.

Ричард вышел на Английскую набережную за полчаса до полудня. Утром второго сентября погода стояла солнечная и теплая. Маркиз накинул на себя легкий плащ и даже не подумал взять с собой зонт, напрочь позабыв о давешнем замечании о сходстве лондонской погоды с петербуржской.

За свою опрометчивость Ричард расплатился вполне: едва он вышел на набережную, как солнце заволокли неизвестно откуда выросшие облака. Через пять минут начался легкий дождь, который вскоре усилился. К полудню небеса опрокинули на Английскую набережную настоящий ливень, и молодой маркиз, в легком летнем плаще и без зонта, прогуливался по набережной гордой неспешной походкой, вызывая недоумение у прохожих.

Тонкая материя промокла почти насквозь, вода, стекавшая с полей цилиндра, попадала маркизу за шиворот, легкие туфли моментально промокли при первом же вступлении в лужу — словом, Ричард испытывал истинное наслаждение англичанина, ожидающего даму своего сердца.

В начале первого со стороны Сенатской площади возникли две фигуры. Одна принадлежала статной даме лет сорока с небольшим — в ней Ричард без труда разгадал гувернантку княжны Анастасии; другая — стройная фигурка грациозной молодой барышни — без сомнения, была сама княжна.

Ричард пошел им навстречу. Когда они поравнялись, Анастасия остановилась. Редсворд остановился тоже. Разумеется, никак не возможно было, чтобы молодая барышня заговорила первой, потому проницательная madame Lepic произнесла, обращаясь к Ричарду:

— Oh, monsieur! Vous etes mouillé! [19] О, сударь! Вы промокли! ( фр. )

— Il est tres trempè [20] Сегодня очень сыро ( фр. ). , — согласился Ричард.

— Alors, je sais une petit cafeteria, — улыбнулась madame Lepic. — Lа, au moins, а sec. Sur la Galernaya rue. [21] Я знаю одну небольшую кофейню… она здесь, в минуте отсюда, за углом. На Галерной улице ( фр. ).

Дамы окликнули проезжающего извозчика и уселись в крытую коляску, а Редсворд направился в кофейню пешком.

Когда Дмитрий вернулся домой, уже совсем рассвело. Уверенной походкой моряка он добрался до своей спальни и даже ничего не задел по пути, за исключением таза, который Аркадий предусмотрительно установил у кровати повесы.

Проснулся он в первом часу. С трудом раскрыв слипшиеся отяжелевшие веки, Дмитрий почувствовал себя негодяем.

— Как самочувствие, барин? — осведомился Аркадий, аккуратно готовивший утренний туалет хозяина.