Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг

«Ваше Высочество изволили сейчас предложить личное удовлетворение. Позвольте мне воспользоваться такой высокой честью!»

Довольный, что все благополучно решилось, Константин с улыбкой ответил: «Ну, ты, брат, для этого слишком молод…», но запомнил кавалергарда, понравившегося ему своей бесшабашностью и смелостью.

О Лунине в гвардии пошла слава «горячей головы».

Генерал Депрерадович издал приказ, запрещавший офицерам купаться в заливе рядом с Петергофом, так как те раздевались «вблизи дорог и тем оскорбляли приличие».

Лунин выполнил приказ по-своему.

Когда однажды генерал ехал по дороге, Лунин в полной форме вошел в море, чтобы искупаться.

– Что вы делаете? – закричал пораженный генерал.

– Купаюсь, не нарушая приказа вашего превосходительства…

Император не простил ему подобных проделок и за какой-то бездельный проступок перевел тем же чином в армейские уланы. Перед отъездом к новому месту службы, уже в новой форме, Лунин случайно столкнулся с гуляющим Александром.

Государь язвительно поинтересовался:

– Что же, ты доволен?

– Ваше величество, – поклонился бывший кавалергард, – еще две такие милости, и я стану будочником…

Однако цесаревич приходил в восхищение от поступков Лунина и взял его к себе адъютантом.

Константин долго не появлялся из кабинета, читая послание брата.

Наконец он вышел к свите.

– Ваше величество… – снова обратился к нему Новосильцев.

– В последний раз вас прошу, граф, – закричал Константин, – не называйте меня этим титулом и запомните – единственным законным государем является Николай…

Вот сильная рука и мощный ум. Ему и править Россией!

Не все согласились с этим. Личный адъютант польского наместника Павел Колзаков выступил вперед:

– Ваше императорское Величество, Россия еще не сгинула и приветствует…

– Молча-а-ать! – резко перебил его Константин. – Как вы смеете говорить такие слова? Кто дал вам право решать дела, которые никак вас не касаются? Немедленно сдайте шпагу и отправляйтесь под арест!

Свита онемела.

Рассерженный Константин снова ушел в кабинет. Всю ночь он работал над своим ответом в Петербург, написав объяснительное письмо матери, брату Николаю, князю Петру Волконскому, барону Дибичу.

Все эти послания повез в столицу Новосильцев.

Рубанова до особого распоряжения оставили в Варшаве, чему тот не особо огорчился.

Через несколько дней пришло известие, что, несмотря на отказ от трона, Сенат и Госсовет присягнули в верности Константину. Вновь всю ночь цесаревич, а теперь уже император, провел за составлением документов, а утром приказал Рубанову быстро отправляться в Петербург и доставить его ответ Госсовету и Николаю.

В письме он написал: «Мое решение непоколебимо. Вашего предложения прибыть как можно скорее не могу принять, и я сообщаю Вам, что устраняюсь еще дальше…»

Он назвал присягу незаконной, так как она дана без его знания и согласия…

Россия осталась без императора!

Проходят бесконечные заседания Госсовета, а со всех концов страны поступают сообщения, что армия приносит присягу верности Константину.

В это же время к великому князю Николаю пришел на прием генерал Дибич и вручил письмо от капитана Вятского полка Майбороды, в котором тот сообщал о давнем подозрении на своего полкового командира Пестеля в организации тайного общества.

Великий князь сразу понял, что в его руках находится сообщение о заговоре против государства и престола, и обратился за советом не к Аракчееву, а к его злейшему врагу князю Александру Николаевичу Голицыну и генерал-губернатору Милорадовичу.

Двенадцатого декабря Николай получил еще одно послание от брата, в котором прочел об окончательном отказе занять престол.

«Как вскрыл письмо от своего брата, – пишет он Дибичу, – уже в первых строках убедился, что участь моя решена». – И назначил на 14 декабря новую присягу.

Тут же принялся еще за одно письмо – Петру Михайловичу Волконскому. «Воля Бога и воля брата моего, – писал он, – обязывает меня; 14 декабря я буду либо государем, либо мертвым. Да, мы все несчастны, но нет более несчастного человека, чем я. Да будет воля Божья!».

Будущий император предчувствовал трагедию надвигающихся событий…

В этот же день в девять вечера во дворец явился адъютант генерала Бистрома подпоручик Яков Иванович Ростовцев и доложил дежурному генералу, что должен вручить великому князю пакет от генерала.

Николай взял пакет у дежурного офицера и направился в свой кабинет. Нервничая, чуть подрагивающими руками распечатал его и прочитал о заговоре против династии и о подготовке восстания членами тайного общества:

«Противу Вас должно таиться возмущение: оно вспыхнет при новой присяге, и, может быть, это зарево осветит конечную гибель России! Пользуясь междуусобиями, Грузия, Бессарабия, Финляндия, Польша, может быть, и Литва, от нас отделятся. Европа вычеркнет раздираемую Россию из списка держав своих и сделает ее державою азиатскою, и незаслуженные проклятия вместо благословений будут вашим уделом!..

…Всемилостивейший государь! Ежели вы находите поступок мой дерзким – казните меня! Я буду счастлив, погибая за Вас и за Россию, и умру, благословляя Всевышнего! Ежели Вы находите поступок мой похвальным, молю вас, не награждайте меня ничем: пусть останусь я бескорыстен в глазах ваших и в моих собственных!».

В записке не указывалось ни одного имени.

Николай спешит подготовить манифест о своем восшествии на престол…

Суета в эти дни творилась не только в Зимнем дворце, но и в квартире Рубановых.

Воскресным утром 13 декабря в гости нагрянули Оболенский с Нарышкиным. После первых объятий, похлопываний по плечам и прикладываний к ручке Мари они объяснили, что прибыли из 2-й армии – узнать что к чему и забрать присяжные листы.

– Как тут у вас, в столице?..

– Жалеют об Александре, – начала просвещать провинциалов Мари, – пока был жив, так его не возвеличивали… А теперь нарасхват идут гипсовые бюсты, портреты и траурные кольца, – показала им колечко с надписью «Наш ангел на небесах». – Прислуга приносит с рынка новости, а, как известно, именно на рынки стекаются все российские слухи и сплетни, и лишь потом их печатают газеты, – так вот, прислуга рассказывает, что не все хотят присягать Николаю Павловичу… Далеко не все! Молодые офицеры – так те против.

– Молодые офицеры… – хохотнул Оболенский. – Молодым офицерам лишь бы подурачиться и покуролесить, – подмигнул он друзьям, – сами такими были… В нашей 2-й армии это тайное общество ни для кого уже не тайное… Да пустое все! Нарышкин рассказывал, что его новому другу, разумеется литератору, – снова ехидно хохотнул князь, – как бишь его… кушать грибы любит…