Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг

– Да будут в этом городе сегодня спать! – заорал Ромашов.

– Что с вами, папенька? – вздрогнула Мари.

– Ничего. Прости, дочка. Это я так… задумался. Всё мысли, – смутился генерал.

Рубанов недовольно хмурился, разглядывая пыльный шкаф в офицерской комнате караульного помещения. «Вот! Пар изо рта идет. – Выдохнул он воздух и мрачно обозревал небольшое мутное облачко, быстро становящееся прозрачным под неярким светом свисавшей с потолка лампы. – …Вечно после этих кавалергардов колотун! Дрова, что ли, экономят? – Пнул сапогом изразцовую печку с фигурным карнизом. – Твердишь Шалфееву – принимай как следует помещение, так нет! – Провел пальцем по дверце шкафа и, вздохнув, обтер его платком. – Безобразие! – Отцепив палаш, в сердцах бросил его на ясеневый стол. – Ну что это такое? – Страдальческий взгляд его упал на заплывший воском четырехсвечной канделябр, стоявший в углу стола. – …Вместо свечей одни огарки… Да чтоб у всего третьего взвода такие палаши в штанах стали! – разозлился он. – Погоняю этих чертей на занятиях! А сегодня заставлю караулку вылизать… научатся смену принимать!» – Прицепив палаш, направился проверять постовых.

После обеда, ближе к вечеру, Рубанову доложили, что к императору прибыл Аракчеев. «Надо возле кабинета находиться, – подумал он, – Алексею Андреевичу непременно что-либо понадобится… Хотя военный министр сейчас Барклай, однако власти и влияния у этого инспектора всей артиллерии поболе любого министра будет».

В кабинете императора, в отличие от караулки, было жарко натоплено и тихо. Торжественный покой нарушали лишь уверенные шаги Александра Павловича, который, держа руки чуть ли не по швам, размеренно шагал от одного зеркального окна к другому. Из глубины просторной комнаты с высокими потолками Аракчеев внимательно наблюдал за царем, восхищаясь в душе его осанкой и прекрасно пошитым измайловским мундиром. Сам он упрятал свою высокую костлявую фигуру в темно-зеленый поношенный артиллерийский мундир без орденов, но с образком Павла I между двумя верхними пуговицами. В умных глазах его таилась великосветская скука. Он всегда скучал во дворце.

– Значит, говоришь, купец умер прямо в бане? – остановившись, потер раздвоенный подбородок Александр.

– Точно так, ваше величество, – подергал впалыми щеками Аракчеев, – как есть в бане и преставился, – перекрестился он, как всегда не сразу находя икону на увешанных оружием и картинами стенах кабинета.

– Может, пару много поддали? – снова задал вопрос император.

– Может и так, к тому же супружница его рассказывала, что он с утра на здоровье жалился… все в грудях горит, мол… – иногда граф любил выражаться по-народному, чтоб император видел, что он простой человек и всего достиг лишь верной службой и милостью государя. А особенно Аракчеев терпеть не мог тех, кто без запинки тарахтел по-французски.

– А чего же в баню поперся? Прости господи, – тоже перекрестился на образа император, подумав: «С кем поведешься, от того и наберешься!»

– Смею полагать, грешил на простуду…

Аракчеев знал, что император очень интересуется мелкими ничего для государства не значащими происшествиями, и поэтому, в отличие от полицмейстера и петербургского генерал-губернатора, входил в самые ненужные тонкости.

– Да-а! Все мы смертны… – убрав руки за спину, опять принялся маршировать Александр.

– Но зато мещанка на Васильевском тройню родила… – разглядывая женский портрет над камином, произнес Аракчеев.

Император снова остановился, щурясь близорукими глазами в глубь кабинета.

– Это хорошо! Выдай-ка ей от моего имени десять, нет, девять рублей – по три на брата… Или там девчонки?

– Никак нет, ваше величество! Все солдаты…

– Хорошо! – снова повторил император. – Несмотря на купца, народонаселение в стране увеличилось!

«Бережлив государь! – с удовольствием отметил Аракчеев, поджав и без того узкие губы. – Даже мебель в чехлах держит, правильно, нечего зря средства расходовать!»

– Ну что там еще, Алексей Андреевич? Да сядь, ради бога, поближе, к столу, что ли? А то и не разглядишь тебя.

Поскользнувшись на гладком паркете, Аракчеев перебрался к большому письменному столу, стоявшему в простенке между окнами, положительно оценив содержавшийся на нем порядок.

«Стол – это душа государственного человека! – стал рассуждать Алексей Андреевич. – У которого все навалом навалено, у того и в делах беспорядок, а тут все строго и на месте». На рабочем столе государя симметрично стояли два канделябра со свежими свечами. Ровно по центру – чернильница с остро отточенным гусиным пером. Стопка чистой бумаги – с одной стороны стола; указы, документы и доклады – с другой. «Все чинно, ровно и симметрично, – радовался Аракчеев, – как и должно быть в государстве!»

– А еще у барона фон Швейделя сбежал крепостной парикмахер, – отбросив рассуждения о столе, сказал он.

– Это который такой Швейдель? – заинтересовался Александр.

– Он недавно стал вашим подданным… Саксонец. От Наполеона бежал.

– Он, значит, от Наполеона – а лакей от него?! – засмеялся император, и его тут же поддержал Аракчеев, хотя не видел причины для смеха.

Дождавшись, когда император отсмеялся и вытер белоснежным платком глаза, скрипучим голосом произнес:

– Осмелюсь доложить, ваше величество, что сие есть самый злостный непорядок и подрыв основ государства… Что с нами станется, ежели все слуги разбегутся?

– Конечно, конечно! Алексей Андреевич… Велите от моего имени полицмейстеру поймать и строго наказать крепостного… А с чего он убежал?

– Ну-у-с… ежели разобраться, ваше величество, этот немец сам порядочная свинья! – Помявшись и видя удивленные глаза императора, продолжил: – Барон лыс как…– хотел сказать «женская коленка», но, взглянув на лысеющего императора, не осмелился, – хрустальный шар, а цирюльник ловко скрывал…– собрался сказать «немецкую плешь», но, взглянув на Александра, опять передумал, – благородную лысину под париком… Что являлось страшной тайной, о которой знали лишь цирюльник барона фон Швейделя…

– …И вы, граф! – перебил рассказ Александр и улыбнулся.

– …Поэтому слугу он держал в сыром подвале, – кивнул головой Аракчеев на слова царя, – чтоб не дай бог кто не узнал… особливо дамы! А теперь лакей сбег!.. Барон лежит больной и стонет, держась за… – вместо «лысину» произнес «голову».

– Непременно следует крепостное право отменить! – сквозь смех произнес Александр. – Сперанский того же мнения…

– Вероятно, вы шутить изволите, ваше величество! – вздрогнул Аракчеев. – Ведь это смерть для государства!

– Скажете тоже, Алексей Андреевич. В других же странах живут?