Дмитрий Мережковский - Бремя власти: Перекрестки истории

Анна.Знаю, милый! Нет слаще тех слез – пусть бы, кажись, всегда обижали, только бы плакать так…

Павел.Вот, вот!.. А тебя кто обижал?

Анна.Мачеха.

Павел.А меня мать родная… Ну, да не надо об этом… Зато, когда весело, так весело – расшалимся, бывало, с Борей Куракиным, [45]со стола учительского скатерть сдернем и ну кататься, валяться – пыль столбом. Из шкапов книжных полки повытаскаем, мосты военные строим. А лошадки, солдатики! А там уж и дела сердечные… Влюбляться-то чуть не с колыбели начал. В томах Энциклопедии Французской – книжищах преогромных, больше меня самого – все изъяснение к слову Amour ищу и с фрейлинами – против нас жили во флигеле – в окна переглядываемся. Не знал еще, что такое любовь, а уж дня не мог прожить без страсти. Подышу на зеркало и выведу пальцем имя возлюбленной, а услышу, идут – сотру поскорее. Раз на балу персик украл, спрятал в карман, чтоб любезной отдать, да забыл, сел, раздавил, по штанам потекло – срам! А красавицы-то, не шутя, на плутишку заглядывались: я ведь тогда – не то что теперь, курносый урод, – мальчик был прехорошенький. Портретик мой помнишь? Где он? Покажи-ка.

Анна снимает с шеи цепочку с медальоном и подает Павлу.

Павел (глядя на портрет) . А-а! Я и забыл, что мы тут вдвоем: на одной половинке – я, на другой – он. Ровесники. Обоим лет по двенадцати. И похожи-то как! Две капли воды. Не разберешь, где я, где он. Точно близнец, аль двойник. Ну да и не диво – ведь сын родной, первенец, плоть и кровь моя, мальчик мой милый!.. Александр, Александр!

Ломает медальон и бросает в огонь.

Павел.Будь он проклят! проклят! проклят!

Анна.Что ты, Павлушка? Сына родного…

Павел.Отцеубийца!

Анна.Нет, нет, не верь, налгали тебе – Александр невинен…

Павел.Невинен? Он-то невинен? Да знаешь ли, что он со мною сделать хотел? Пусть бы просто убил – как разбойник, ночью пришел и зарезал… Так нет же, нет! Не тело, а душу мою умертвить он хотел – лишить меня разума… С ума-то свести можно всякого, только стой все кругом, да подмигивай: «Вот, мол, сходит, сходит с ума!» Хоть кого, говорю, возьми, не выдержит – взбесится… А сошел бы с ума, – посадили бы на цепь, пришли бы дразнить, как зверя в клетке, и я бы выл, выл, выл, как зверь, или как ветер – слышишь? – в трубе воет – у-у-у!..

Анна.Не надо, не надо, Пáвлушка миленький! А то ведь и вправду можно…

Павел.Можно! А ты что думала? Когда тяжесть России, тяжесть Европы, тяжесть мира, вся на одной голове – с ума сойти можно. Бог да я – больше никого, вот что тяжко, – человеку, пожалуй, и не вынести… Трон мой – крест мой, багряница – кровь, корона – терновый венец, иглы пронзили мне голову… За что, за что, Господи?.. Да будет воля Твоя… Но тяжко, тяжко, тяжко!..

Падает на колени.

Анна (обнимая и целуя голову Павла) . Пáвлушка, бедный ты мой, бедненький!..

Павел.Да, – «Бедный Павел! Бедный Павел!» Знаешь, кто это сказал?

Анна.Кто?

Павел.Петр.

Анна.Кто?

Павел.Государь император Петр I, мой прадед.

Анна.Во сне?

Павел.Наяву.

Анна.Привидение?

Павел.Не знаю. А только видел я его, видел вот как тебя вижу сейчас. Давно было, лет двадцать назад. Шли мы раз ночью зимою с Куракиным по набережной. Луна, светло почти как днем, только на снегу тени черные. Ни души, точно все вымерло. На Сенатскую площадь вышли, где нынче памятник. Куракин отстал. Вдруг слышу, рядом кто-то идет – гляжу – высокий, высокий, в черном плаще, шляпа низко – лица не видать. «Кто это?» – говорю. А он остановился, снял шляпу – и узнал я – государь император Петр I. Посмотрел на меня долго, скорбно да ласково так, головой покачал и два только слова молвил, те же вот, что ты сейчас: «Бедный Павел! Бедный Павел!»

Анна.И что же?

Павел.Не помню. Упал я, верно, без чувств. Только как пришел в себя, вижу, Куракин надо мною хлопочет, снегом виски трет. «Это, говорит, у вас от желудка». Что ж, может быть, и от желудка. Никто ничего не знает. А ты веришь в привидения, Аннушка?

Анна.Не знаю… Не надо об этом… страшно…

Павел.Да, страшно. Все страшно, – о чем ни подумаешь, как в яму провалишься… Никто ничего не знает… Паскаль [46]говаривал, что вещь наималейшая такая для него есть бездна темноты, что рассудку на то не достанет… Так вот и я всего боюсь, а больше всего бояться боюсь… Ну, да правда твоя – не надо об этом… Лучше опять так – головой на коленях твоих – тихо, тихо – баю-баюшки-баю…

Анна.Баю-баюшки-баю! Спи, Пáвлушка, спи, родненький.

Павел.Давнее-давнее, детское… Клеточка для чижиков, один чижик прикован к столбику с обручем, а внизу вода – сам таскает ведерышком; клеточка, будто бы, пустынь, а чижик – пустынник, «Дмитрием Ивановичем» звать, а другой на воле, тот – «Ванька-слуга»… А еще столовые часики фарфоровые, белые, с цветочками золотыми да розовыми… Когда солнце на них, то в цветочках веселие райское…

Часы на стене бьют три четверти одиннадцатого.

Павел.Спать пора. Даст Бог, усну сегодня сладко – сниться будет, что баюкаешь… А ветер-то в трубе опять как воет, слышишь? – у-у-у! Точно мой Шпиц. Собачонка проклятая – весь день выла – под ногами все вертится, в глаза глядит и воет… Ну, прощай, Аннушка, спи с Богом!

Павел встает. Анна, с внезапным порывом обняв его, прижимается к нему.

Павел.Что ты?

Анна.Не уходи! Не уходи!

Павел.Да что, что такое?

Анна.Не знаю… Страшно…

Павел.Напугал привидениями, что ли?

Анна.Не знаю… Нет… Не то…

Павел.Так что же?

Молчание. Анна еще крепче прижимается к Павлу и дрожит.

Павел.А, вот что! Думаешь, убьют. Небось, не убьют. Пусть-ка сунутся, попробуют. Ребятушек моих намедни видела, как любят меня? Коли что – умрут, а не выдадут. Ну, да и Пален, чай, не дурак.

Анна.Пален – изменник.

Павел.А вот посмотрим – я уже послал за Аракчеевым – завтра же узнаем все.

Анна.Завтра? А если в эту ночь?..

Павел.Небось, говорю, не успеют. Да и как им войти сюда? После вечерней зори – все ворота заперты, мосты подняты: мы тут в замке, как в осажденной крепости – рвы глубокие, стены гранитные, бойницы с пушками – целым войском не взять.

Анна.А все-таки страшно, Пáвлушка!.. Прости ты меня, глупую… Видно, и я, как собачка твоя… Ну, родненький, ну, миленький, ну что тебе стоит?.. Останься, побудь со мной до утра…

Павел.Что вы, княгиня? «Cela ne convient pas», как говорит ее величество… Нет, не шутя, сударыня, я не хочу, чтоб называли любовницей Павла ту, которую скоро назовут императрицею Всероссийской… Завтра же… Какой завтра день?