Антон Хижняк - Даниил Галицкий

Теодосий раскрыл глаза.

— Это ты, княже?.. А я не успел доскакать до реки… — Он облизнул языком пересохшие губы. — Не успел… Но я поднимусь, с вами на коне поеду.

Лекарь прошептал:

— На каком коне? Ему возок нужен. В табор уже поехали за возком. А сейчас пусть отдохнет.

Даниил молчал. Лечец взволнованно продолжал:

— Не беспокойся, встанет Теодосий, только правая рука отсохнет.

— Будь возле него, подними на ноги. Это мой приказ тебе.

— Я и так буду, княже, без приказа. Он мне что брат родной.

Отдохнув, войско двинулось обратно. В возке за холмской дружиной везли раненого дружинника Теодосия.

К четвертому корцу Теодосий не прикоснулся.

— Довольно, нельзя больше, Мефодий! Мне еще надобно идти к папским послам.

За два года он уже забыл о своих ранах. Только правая рука висела как плеть.

— Тебе, Теодосий, уже не поднимать больше меча, да и стар ты стал, — сказал ему Даниил. — Будешь теперь помогать дворскому: принимать чужеземцев, присматривать, чтоб накормлены были, чтоб спать было где. А к нам много людей теперь ездит — и от Папы, и из Польши, и из Венгрии, и из Чехии, и купцы знатные приезжают. Да и наших — суздальцев, новгородцев, киевлян — пышно принимать надобно.

Сейчас Теодосий сидел в гостях у Мефодия. Мефодий укоризненно посмотрел на него.

— Боже ты мой! Сухо в моей избе всегда, как в печи. Раз в год достал меду, и то ты отказываешься. Что я, боярин? Может, я на последнюю гривну меду достал, а ты не пьешь. Ну что тебе четыре корца?

Теодосий сдался:

— А! В доме четыре угла… А больше не проси, не буду. Еще с монахом толковать надо. Вдруг язык заплетаться начнет? Что Данило скажет, ежели узнает?

— Не будет заплетаться, — подмигнул Мефодий. — На дворе мороз, весь хмель из головы выскочит. Да ты про послов папских поведай нам.

— Пять монахов приехали, все допытываются, скоро ли у нас латынщина будет, и про Папу рассказывают. Один говорит, что он у Папы во дворце дважды был.

Все придвинулись ближе. Мефодий спросил:

— Самого Папу видел?

— Молвит, что видел. Их десять монахов под стенами стояли, свечки держали. К Папе тогда король какой-то приезжал. И все кардиналы, как войдут в светлицу, где на троне Папа сидит, трижды на колени перед ним падают. А как доползут к нему, так надо целовать Папе руку или ногу. Кардиналы целуют правую руку около застежки мантии, епископы к колену припадают, а король должен и руку и ногу целовать.

Мефодий трижды плюнул.

— В ногу целовать? Так Папа хочет, чтоб и русские целовали его постолы?

— Хотел Папа, да не вышло. Уж лучше пусть Папа моего коня в хвост поцелует… А налей-ка еще, — разошелся Теодосий. — Что-то не распробовал, вкусный ли у тебя мед.

Может, Теодосий еще попробовал бы меду Мефодия, да прибежал слуга — завтрак надобно подавать папским людям, старшой уже ждет Теодосия.

— Хитрый монах! — захохотал Теодосий. — Пить им нельзя, закон, мол, не дозволяет, так он идет вдвоем со мной, говорит — молитву сотворить, а сам к меду прилипает как муха. Вчера три корца высосал. Вот и теперь ждет, не хочет без меда завтракать.

Слуга два раза подсаживал Теодосия — тот никак не мог попасть в седло и все ругал татарина, который рубанул его по правой руке.

В гриднице у Даниила сидел дворский Андрей.

— Где же он, посол? — спросил Даниил.

— Теодосий завтракать повел.

— Коль с Теодосием пошел, то без меду не обойдется.

— А Теодосий невиновен. Он мне вчера рассказывал, как монах к нему приставал и просил меду тайком, чтобы его спутники не увидели.

— Хитрецы! Все на хитростях! На словах — пить нельзя, а за спиной пьют.

— Еще говорил Теодосий, что монах шепнул ему, будто Папа поход против нас объявляет.

Даниил прищурил глаза.

— Монах шепнул? Значит, пугать надумали. Услышим, скажет ли мне про то посланец… Папа сам нас боится, хоть и молвят, что Папа Александр более лютый, чем Иннокентий.

В дверь заглянул Любосвет.

— Заходи. Не видел папского посла?

— С Теодосием пошел.

Но папский посланец не задержался. Он выпил сегодня лишь один корец. Теодосий довел его до княжеского терема и приказал слуге оповестить князя.

Даниил сидел в княжеском кресле с высокой спинкой, а Андрей и Любосвет по бокам. Монах был одет в праздничную рясу, в руках держал папскую буллу. Не дойдя пяти шагов до князя, поклонился. Его маленькие глазки мигали под тяжелыми веками. От выпитого меда лицо его покраснело; Теодосий нарочно дал ему самого крепкого меда, «дикого», как он говорил.

— Королю русскому кланяется посол святейшего Папы.

Даниил кивнул головой.

Монах развернул пергамент и начал торжественно читать высоким голоском.

Даниил слушал, закрыв глаза. Монах читал не спеша. После обычных приветствий Папа в своей булле перешел к угрозам. Он напоминал о том, что, приняв корону, Даниил не хотел покоряться Папе. Папа милостиво простит все это Даниилу, если он будет повиноваться Римской церкви. Если же нет, то Папа проклянет его властью, данной ему от всемогущего Бога.

— «Дошло до нашего слуха, не без печали сердца нашего, — старательно вычитывал монах, не поднимая от пергамента головы, — что ты неблагодарен за великую благодать, не помня о добродетельстве Церкви нашей, пренебрегая слова послушания и сохранения веры, не выполнил обещания своего на безопасность твоей души, кривду самой веры, гордыню вышеупомянутой Церкви и образа Иисуса Христа.

Поэтому, желая перед тобой апостольскими напоминаниями на том настаивать и привязывать тебе отеческими предостережениями к правде, которая есть у Христа, и надеясь, что ты признаешь тяжкую вину против Бога и его Церкви, достойно раскаешься и пожелаешь искупить свой грех — считаем необходимым напомнить тебе, с какой ревностью, с каким тщанием заботился апостольский престол, чтобы тебя возвысить, думая, что не Церковь, но самого себя обманываешь, пагубно не сдерживая своего обещания. Уповаем, что ты не замедлишь отречься от пути, которым грядешь, и постараешься вернуться к словам своим, таким, которые мы, услыхав про славные дела твои, преисполнены великой радости, тебе в ознаменование твоих заслуг с большим чувством подали сосцы той же Церкви, которые ты сосал, принимая благо ласк… Дано в Латеране, тринадцатого февраля, третьего года нашего понтификата»! — визгливо выкрикнул в заключение монах и, свернув пергамент, передал его Даниилу.

Даниил, не посмотрев на бумагу, отдал ее дворскому.

— Более ничего не передавал Папа?

— Неужели король не уразумел того, что я читал?

— Уразумел все. А когда посылал тебя Папа, что сказал?

Монах пожал плечами, попробовал улыбнуться. Его глазки потонули в морщинах, брови поднялись. Он поклонился, развел руками.