Михаил Казовский - Топот бронзового коня

Женщина пошла пятнами, молча покивала. Еле слышно произнесла:

- Как иначе? Вы мой господин, я служу вам столько лет преданно и верно…

- Вот и говори правду.

- Так насчёт чего, ваша светлость?

- А насчёт Антонины и Феодосия.

У служанки повисли слезы на кончиках ресниц. Стиснув в кулаке край накидки, только прошептала:

- Я не разумею, о чём вы.

- Как - не разумеешь?

- Нет, не разумею.

- Как они себя вели без меня?

- Да обыкновенно…

- Отвечай, не бойся.

- Я и не боюсь. Мне чего бояться?

- Правда, что она мыла сына в лохани?

Македония уткнулась носом в ладони и склонила голову низко-низко. В голосе у Лиса зазвучала досада:

- Отвечай же, ну! Что ты там страдаешь?

- Не могу, не могу, - пробубнила она, продолжая стоять, сильно сгорбившись.

- Отчего не можешь?

- Чтоб не огорчать вас. И не поплатиться за правду.

- Кто ж тебя накажет за правду?

- И хозяйка, и вы, оба вместе.

- Обещаю, что не поплатишься.

- Вы-то обещаете, а она?

- А она тем более.

- Нет, боюсь, боюсь.

Он схватил её за руку, чуть пониже запястья, дёрнул, открывая лицо:

- Я приказываю тебе! Если не расскажешь, хуже будет!

Женщина вздохнула:

- Да куда уж хуже! Хуже не бывает. - Отняла от лица и вторую руку, вытерла глаза и ещё раз вздохнула: - Так и быть, скажу. Да простит меня Дева Мария Богородица и Господь Наш Иисус Христос. - И перекрестилась. - Да, купала, верно. И сама с ним купалась вместе. И все ночи проводили вдвоём на супружеском - значит, вашем - ложе. - Пальцы Македонии явственно тряслись.

- Свят, свят, свят! - вырвалось у Лиса. - Да неужто правда?

Он сидел весь красный, не похожий на себя самого - не военачальник, командир, консул, правая рука императора, а испуганный обиженный мальчик. Жалобно спросил:

- Ты не врёшь, сознайся? - Не дождался её ответа и мотнул головой в отчаянии: - Знаю, что не врёшь. Вижу, что не врёшь. Я рогат, рогат! Это нестерпимо! - Сморщился, зажмурившись.

Посидел несколько мгновений в молчании. Наконец, Велисарий открыл глаза, более холодные, чем до этого, и проговорил вроде отрешённо:

- Как давно их связь?

Челядинка сказала робко:

- Мне откуда знать!

- А тебе как давно известно?

Та задумалась, а потом ответила:

- Почитай уж, четыре года. Как вернулись из Персии.

Полководец ахнул:

- Как вернулись из Персии! Ничего себе!… Что же ты скрывала? Почему не предупредила? А ещё считаешься друг…

- Я не друг, я служанка… Мы в дела господ не встреваем… И сейчас рассказала зря…

Он вскочил и забегал по комнате, брызгая слюной и тряся огромными кулачищами:

- Нет, не зря, не зря! Надо положить этому конец. Безусловно, что она будет отпираться, говорить, что её грубо очернили… Кто ещё свидетель? Назови скорее.

Македонии пришлось тут же упомянуть нескольких рабов и служанок. Велисарий велел тотчас их позвать, а затем допросил с пристрастием. Те вначале стеснялись, но потом, под его нажимом, сообщили правду - да, у них на глазах Антонина изменяла ему с Феодосием.

Лис уже больше не бесился, задавал вопросы спокойно, даже хладнокровно, вроде речь вели о каких- то третьих лицах, а не членах его собственной семьи. Под конец промолвил:

- Можете идти. Все идите, все. Македония тоже. Мне необходимо побыть одному.

Взял кувшин с вином и наполнил чашу. Медленно приблизил к губам и вдохнул винный запах. Отодвинул, поёжился. Нет, вина не хотелось вовсе. Может быть, воды? Подошёл к бочонку, зачерпнул ковшом. Выпил и почувствовал облегчение. Сел, остатки воды вылил на ладонь и смочил лицо. Ощутил озноб. Сам себя спросил: что теперь надо предпринять? Их, любовников, посадить на кол, а затем самому броситься на меч? Пошло, глупо, мерзко. На кого тогда останется Иоаннина? Кем она вырастет без родителей и с клеймом отца-самоубийцы? Может быть, казнить одного Феодосия, а жену прогнать и затеять развод с согласия патриарха? Слухов не оберёшься, толки поползут по всему Константинополю и стране. Он, великий завоеватель, слава империи, покоритель «Ники», Африки и, возможно, Италии, оказался смешным, незадачливым рогоносцем, о которых поют сальные куплеты на представлениях в цирке… Нет ничего опаснее смеха простолюдинов. Смех ниспровергает диктаторов. Допускать огласки нельзя - это однозначно. Стало быть, простить? Вот ещё чего не хватало! Впрочем, надо выслушать и другую сторону - может быть, не всё так трагично?

Дверь открыл, вышел на балкон внутреннего дворика. Посреди него бил фонтан. Зеленели клумбы, распускались бутоны. Македония шла, за руку держа Иоаннину; та, увидев отца на балконе, радостно махнула ему ладошкой. Лис в ответ тоже помахал. В Сиракузах пахло весной. Вот - весна, а кругом несчастья: и измена Нино, и необходимость отложить наступление на Неаполь из-за бунта в Ливии… Дьявол! Не везёт. Неужели и правда, Фортуна от него отвернулась?

- Звал? - спросила супруга за спиной Лиса.

Он какое-то время оставался стоять, грозно перекрестив руки на груди, лишь затем повернул к ней лицо. Совершенно спокойное, будничное, может быть, более серьёзное, чем обычно. Посмотрел на женщину из-под вполовину опущенных век. И отметил про себя: да, она по-прежнему хороша. То, что называется «дама в соку». Налитая, спелая. Волосы - воронье крыло - собраны на затылке. Белая красивая шея. Неширокие покатые плечи и высокая (всё ещё высокая!) грудь. Круглые бедра в складках пеплума. Всё ещё манящие бедра. Вожделенные бедра!

Велисарий стоял и разглядывал её молча. Нино поняла этот взгляд по-своему, усмехнулась, произнесла:

- Хочешь, да? - начала развязывать тесёмки на шее.

Полководец остановил:

- Погоди. Не время. Надо поговорить.

- Разве одно мешает другому? - продолжала раздеваться она. - Мы с тобой не близки уже третьи сутки. Я изголодалась. Силы нет терпеть. Думала, сегодня придёшь… - Верхняя одежда упала к её ногам, и жена осталась в одной шёлковой тунике. - Ну, иди ко мне. Посмотри, как разгорячилось у меня лоно. Слышишь аромат? - Провела рукой у себя под подолом и затем показала ему мокрую ладонь. - Я сгораю от сладострастия. Кожа на сосках сейчас лопнет!… Ну же, ну! Почему ты медлишь?

Он шагнул вперёд, указательным и большим пальцами стиснул её щеки - так, что губы выпятились вперёд. Процедил зловеще:

- Сука. Тварь.

Антонина вырвалась, отступила, вскрикнула:

- Ты чего? Тронулся умом?

- Тронешься с тобой. Похотливая кошка. Уличная девка.

У неё в глазах появился ужас:

- Ты о чём, о чём?

Велисарий посмотрел исподлобья:

- Всё о том же, дрянь. О тебе и о Феодосии.

- Господи, помилуй! - слишком преувеличенно возмутилась женщина, чтобы скрыть волнение. - Мы же в Африке ещё говорили… Ничего между нами нет. И не может быть. Я его люблю лишь по-матерински…

- И поэтому купаешь его в лохани? - рявкнул Лис.