Михаил Казовский - Топот бронзового коня

- Вот что, Улиарис, - говорила она вполголоса. - У меня к тебе деловое предложение… Хочешь заработать десять золотых?

- Десять золотых?! - повторил калека, будучи уверенным, что ослышался. - Это же почти две тысячи фоллов!

- Ты считать умеешь. Да, такую сумму я тебе заплачу, если выполнишь не очень приятное, но чрезвычайно важное моё поручение.

Он поскрёб крюком у себя в нечёсаной шевелюре:

- Что же может стоить целое состояние?

- Надо кое с кем поквитаться…

- Проучить или же зарезать? - деловито осведомился мерзавец, словно каждый день занимался заказными убийствами.

- Думаю, и то, и другое.

- Сколько человек?

- Четверых.

- Я один не справлюсь.

- Будет ещё мой слуга Евгений. Вы вдвоём потянете.

- С кем работать будем - с женщинами, мужчинами?

- Двое мужиков и две бабы.

- Это легче. А задаток можно?

- Ты его пропьёшь.

- Разумеется! - забулдыга осклабился, показав обломки жёлтых испорченных зубов. - Не на книжки же потрачу, понятно!

- Да яснее ясного. И поэтому получишь кувшин вина даром, а оплату, уж не обессудь, только после окончания дела.

Улиарис быстро согласился:

- Как изволит госпожа, как изволит… Так велите же принести кувшин!

Раб Евгений был дегенерат, но усердный - помогал грузить корзины на кухне, резал кур и свиней и умел разделывать туши; мог произнести всего лишь несколько слов, изъясняясь в основном отдельными звуками, но прекрасно понимал, что ему толкуют; пару раз был застигнут, покрывающим коз, но к суду за скотоложство привлекать его не подумали, видимо, считая, что и сам он больше похож на зверя, чем на человека разумного. Антонина решила, что такая парочка - Улиарис с Евгением - лучше всех подходит для осуществления её мести.

Поначалу она сама составила сонное зелье, подмешала в воду и дала напиться четверым своим жертвам - Македонии, няньке Агриппине и рабам Ираклию и Ставракию - всем, кто выдал её супругу. Те заснули быстро, Нино их связала и оставила лежать взаперти в тёмной комнате до вечера. Полночью Евгений и Улиарис, под командованием хозяйки, вынесли тела и свалили в подвале на кучу соломы. Те проснулись, зашевелились, начали стонать, удивляться, а поняв, в чём дело, принялись молить о пощаде. Но жена Велисария только рассмеялась:

- Вы меня щадили, проявляли великодушие? Почему же я должна с вами поступать милосердно?

Македония прошептала:

- Так христиане не поступают с христианами.

- А христиане предают христиан? - не замедлила найтись бывшая плясунья. - Участь ваша будет незавидна.

- Погоди, - попросила та, - и послушай ещё мгновение. Предположим, ты теперь нас убьёшь. Как потом объяснишь вернувшемуся хозяину неожиданное отсутствие четверых его слуг? Он ведь спросит, обязательно спросит, обо мне уж - наверняка.

- Ой, подумаешь - важная персона! Муж и не заметит.

- Уверяю тебя, заметит. Я всегда прохожу с Янкой по двору, а её родитель машет нам рукой, стоя на балконе. Что решит, как увидит рядом с дочерью новую служанку?

- Заболела, умерла - мало ли причин?

- Вдруг, внезапно, вместе с ещё тремя? Слишком подозрительно.

Антонина вспылила:

- Хватит! Надоело! Что-нибудь придумаю. У тебя не выйдет меня разжалобить или убедить вас помиловать. Нет пути назад. Ты решила со мной бороться - так умей же проигрывать. Я тебя победила. Мой триумф сегодня.

Македония сумрачно ответила:

- Да, сегодня - пожалуй. Но Господь всё видит. И воздаст за нас. Справедливость восторжествует.

- Пусть. Но ты её уже не увидишь.

По приказу хозяйки Улиарис своим крючком вырвал у четверых язык - в знак того, что они распустили его перед Велисарием. Понукаемые Нино, оба палача надругались над жертвами - пьяница над женщинами, а дебил над мужчинами. И затем тупо задушили. Топором Евгений расчленил трупы, побросал в мешки и с напарником на подводе вывез из дворца. Вскоре оба оказались со страшным грузом в Порто Пикколо и мешки выкинули в море, стоя на причале Санта-Лючия. Здесь же, по наущению госпожи, Улиарис столкнул в воду и Евгения (не умея плавать, тот немедленно захлебнулся и утонул). А когда счастливый матрос возвратился в дом и потребовал обещанную награду, Нино предложила сначала выпить за осуществление планов; после первой же рюмки пьяница упал как подкошенный и отправился вслед за всеми сегодняшними покойниками. Женщина предупредительно выплеснула на клумбу отравленное вино, вымыла кувшин, сполоснула руки и отправилась в собственные покои с чувством выполненного долга.

Безусловно, исчезнувших слуг в то же утро хватились. Первой начала искать Иоаннина: «Где моя Македония? Я хочу видеть Македонию!» К Антонине примчался домоправитель, начал говорить об исчезнувших пятерых - в том числе Евгении - и о трупе Улиариса во дворе. Госпожа зевнула:

- Этот негодяй их убил, и пришлось его как следует наказать… Тело увезите и бросьте в море. И скажи всей челяди, чтобы не трепались. А не то болтуны могут разделить долю всех погибших нынешней ночью. С дочкой я сама потолкую.

Поклонившись, тот немедленно вышел.

Нино обнаружила Янку сидящей на горшке. Строго объяснила, глядя на малышку:

- За тобой теперь ходить будут Харитина и Евдокия. Такова моя воля.

Девочка захныкала:

- Не хочу Харитину, у неё пахнет изо рта. Евдокия - глупая. Я хочу мою Македонию! Прикажи, чтоб её вернули.

Мать сказала резко:

- Это невозможно. Македонии больше нет.

- Ты её прогнала и услала обратно в Константинополь?

На секунду запнувшись, та не стала всё-таки подслащивать пилюлю:

- Нет, она умерла.

У ребёнка округлились глаза - голубые, огромные, в точности отцовские:

- Умерла?! Македония моя умерла?! Я тебе не верю.

- Веришь, не веришь - не имеет значения. Нехорошие люди её убили, а потом сами поплатились. Царствие ей небесное, страстотерпице нашей!

Иоаннина, дрожа всем телом, встала на ноги и стояла перед ней с задранной туникой, открывающей все её прелести. Прошептала звонко:

- «Нехорошие люди» - это ты?

Вспыхнув, мать воскликнула:

- Что ли, обезумела? Маленькая дрянь! Как ты смеешь подозревать меня? И прикройся быстро - нечего блистать телесами.

Дочку передёрнуло, и она, поправив тунику, наклонившись, цапнула горшок и молниеносно, со всего размаха, выплеснула его содержимое Антонине в лицо. Женщина стояла в недоумении, и по ней стекала моча с какашками.

Испугавшись собственного поступка, девочка заплакала, убежала в спальню и, стеная, забралась под кровать.

Но жена Велисария не пошла за ней и не отлупила. Только грязно выругалась, процедила сквозь зубы: «Ты ещё попомнишь… Даром не пройдёт…» - сбросила с себя нечистоты и покинула детскую.

В первых числах мая возвратился супруг. Он приехал из Африки раздражённый, усталый, чёрный от загара и нервотрёпок, говорил, что его ливийский триумф может быть разрушен, как дворец из песка: вылепили мокрым - и стоял, а песок подсох, и дворец посыпался… Спрашивал Прокопия: