Лейла Элораби Салем - Григорий Отрепьев

Архитекторы были поражены расточительству государя, однако никто не смел ничего возразить. В конце августа начали строительные работы, тысячи рабочих, не покладая рук, рыли котлованы, ставили блоки, возводили стены, а Григорий в это время с довльной улыбкой глядел на них с покоев кремлевского дворца, гордясь своими планами.

К нему с поклоном явился глава канцелярии Ян Бучинский, принесший послание от сандомирского воеводы Юрия Мнишека. Царь нахмурил тонкие брови, понимая, что в письме пойдет речь о передачи миллиона золотых, а также деньги на дорогу будущей московской царице. Поблагодарив Бучинского, Григорий велел созвать боярский совет, который пришелся на 21 августа 1605 года. Бояре вместе с ним долго собирались с ответом, наконец, решили послать в Речи Посполитую гонца Петра Чубарова с таким ответом: «И мы, бояре думные и все рыцарство московское, грамоту твою приняли, выслушали тебя и потому хвалим тебя, пан Юрий Мнишек, за поддержку твою нашему государю, и желаем тебе всего хорошего». Но никто из них не подозревал, что царь послал отдельно своего тайного гонца к воеводе, который должен был передать тому грамоту и деньги на уплату долгов.

Поздно вечером Григорий, уставший от мирских дел, прогуливался по саду, что был разбить на заднем крыле дворца. Чувствовалось приближение осени, ночи стали длиннее и холоднее, ветерок приносил с собой запахи листвы и влажной травы, где-то в кустах слышалось пение цикад. Успокоенный, упоенный ночной прохладой, молодой человек опустился на скамью возле пруда и откинул назад голову, любуясь звездным небом. Вдруг его внимание привлек тусклый свет, исходивший от окна на верхнем этаже. Григорий встал и всмотрелся: то была горница, в которой в заточении вот уже несколько месяцев сидела Ксения Годунова. На секунду показался знакомый женский силуэт, потом шторы задвинулись и все пропало.

«Она все еще не спит, должно быть, ждет меня!» – радостная мысль пронеслась в голове ветренного царя, который не упускал возможность потешиться любовным утехам.

Ксения действительно не могла уснуть. Чаще ее стали посещать думы о привратностях ее судьбы. Никому до нее не было дела, брошенная, одинокая, покинутая всеми она с некоторой любовью приблизилась к тому, кто украл у ее родителей престол, кто обрек ее на затворническую жизнь. Григорий оказался единственным на свете человеком, скрашивающий ее безрадостное существование. Когда он входил в ее покои, молодой, красивый, статный, ее сердце билось от радости, она простирала руки и льнула к его сильной груди. Молодой человек принимал ее в свои объятия и вместе они проводили целую ночь, во время которой девушка чувствовала себя счастливой, румянец играл на ее бледных щеках, она любила и была любима, а больше ей ничего и не надобно было.

Вот отворилась дверь. Ксения встала со стула и с поклоном встретила его. Григорий молча прошел в горницу и, взглянув ей в лицо, спросил:

– Ждала меня?

– Да, тебя я жду всегда, мой ненаглядный.

Молодой человек подошел к ней и поцеловал в губы. Девушка больше не видела образ жениха, за которого хотела выйти замуж и который грезился ей до недавнего времени. Сейчас перед собой она видела лишь красивое лицо царя, его глубокие голубые глаза, светлое лицо, каштановые волосы. Легким прикосновением пальчиков она пригладила эти волосы и прошептала:

– Любишь ли ты меня?

– Люблю, голубка моя, люблю, – ответил разгоряченный царь, целуя ее в щеки и шею.

– Я тебя все равно люблю больше.

– Нет, я больше.

Вместе они упали на кровать. Ночь была прохладная, на улице моросил дождь, но они не обращали ни на что внимания, им было хорошо в объятиях друг друга. Насытившись любовными утехами, Григорий устало откинул руки на кровати и заснул, а Ксения продолжала бодроствовать, целуя его горячие щеки и все также лаская мягкие волосы, вдыхая благоухащий аромат, исходящий от них.

Конец 1605 года был полон событий. Осенью в окружении большой охраны и лакеев был послан в Речь Посполитую дьяк Афанасий Власьев к королю Сигизмунду для получения согласия на брак Димитрия Ивановича с Мариной Мнишек. После отправки посла в Польшу к невесте, царь приказал отлить пушки, скупать пистолеты, готовить сабли и мечи, намереваясь в скором времени вступить в поход против Крымского ханства и Турции. Базой будущего похода стал Елец, куда свезли амуниции, припасы, провиант. Командованием войском государь поставил давно вернувшихся из опалы князей Шуйских, среди которых был его тайный враг Василий. Сторожевой полк в Коломне возглавил боярин Василий Голицын, а полк левой руки в Кашире – его брат князь Андрей Голицын.

Григорий сам лично проверял работу пушек и пистолетов, ежедневно присутствовал на обучении новобранцев, иной раз даже принимал с ними «бой по захвату крепостей». Его толкали, пинали, и если он падал, то кто-нибудь да наступал на него. Но не будучи царем по крови, Григорий спокойно терпел нападки, не обращая внимания на то, что после одного из таких учений ему в «поединке» разбили нос. Отплевываясь кровью, молодой человек отошел в сторону и зажал нос платком, который тут же стал красным. К нему на рослом коне подъехал Басманов и сказал:

– Негоже тебе, государь, находиться с этими смердами. Поехали обратно во дворец.

Григорий, все еще зажимая ноздри платком, сел на своего любимого Черныша и галопот поскакал в сторону кремлевского дворца, над которым уже возвышалась крыша его нового дома. Остановившись подле замерзшей реки, царь плотнее закутался в соболью шубу и сплюнул, весело гаркнув. Петр внимательно посмотрел на него, но ничего не ответил.

– Взгляни, Петя! – радостно воскликнул Григорий, указывая рукой в кожаной перчатке на новый дворец. – Скоро я переберусь туда и навсегда расстанусь с этим убогим домом.

– Ты имеешь ввиду старый дворец?

– Именно, ибо мой будет превосходить его в роскоши. Ты не знаешь, какая красота будет в моем новом доме! Жду не дождусь, когда приедет моя суженная панна Марина, ради которой я заложил еще один дворец рядом с моим.

Басманов и на этот раз промолчал, не желая портить настроение царю новостью о том, что казна наполовину пуста, деньги собираются тяжело, а еще предстоял въезд будущей царицы в Москву, на что будут потрачены большие суммы. Но своевольный, молодой царь ничего не желал знать: для него было важно лишь одно – собственное величие, пред которым падали бы на колени все остальные правители мира.

Приехав во дворец, царь приказал растопить баню и подать легкий ужин. Пока он в ожидании сидел в кабинете вместе с Басмановым, к нему ворвался испуганный стрелец, прикричавший с порога: