Александр Коломийцев - Русские хроники 10 века

Заоконное пространство ещё наполняла темень, но в тереме уже жил новый день. Князь лежал на ложе в сладкой полудрёме, утомлённый уходящей ночью. День предстоял праздничный, беззаботный. В предвкушении скоморошьих забав, пированья улыбка сама собой трогала уста. Рядом, уткнувшись в подушку, спала семнадцатилетняя боярышня Градислава, свежая, горячая, умилявшая своей неопытностью в утехах. Весёлый день сменит такая же бурная ночь. Хороша жизнь!

За дверью слышалось бухтение. Князь в дрёме возвращался в ночь, надоедливые голоса призывали к бодрствованию. Уже закипая гневом, Владимир оделся по-домашнему, вышел в гридницу. С лавки подхватился Гридя, крепкий мужик лет под пятьдесят, поклонился поясно. Вид, словно оглоушили боярина в тёмном переходе – чёрная, колечками борода взъерошена, глаза вытаращены.

– Здрав будь, княже! – обтерев перстами рот, добавил: – Беда пришла, – молвил и умолк, упёршись выжидательным взглядом в князя.

Владимир недовольно нахмурился. Что за привычка! Огорошит и молчит.

– Говори. Не томи. Не мог обождать? Нешто пожар!

– Не гневайся, никак не мог ждать. Обиду тебе учинили вятичи и булгары. В ночь от вирников, что в вятичскую землю ушли, гонцы прибыли.

«Вот же лешаки лесные, – подумалось гневливо. – Никакого сладу с ними нет. Опять дань великому киевскому князю платить отказались. Мало их летом учили». Но дело оказалось много серьёзней, чем отказ выплачивать дань.

– Вятичи виру не платят, над тобой, княже, насмехаются. Вирникам кричат, чтоб не ездили к ним боле. Мало не побили и бород не повыдёргивали, – готовясь сообщить главное, Гридя обтёр губы, словно слова свои запивал квасом: – Вятичи сами против тебя не пошли бы. Учёные. Ввадились к вятичам булгары, помощь против тебя обещают. Вятичи такое рекут, язык сказать не поворачивается.

Гридя опять смолк, мигал преданными глазами. Владимир даже зубами заскрипел.

Неужто опять робичичем назвали? Память короткая? Забыли, как полоцких князей учил за неуважение?

– Говори, чего тянешь? – велел, едва не криком.

– А то рекут окаянные вятичи, что не по праву ты на стольце великого киевского князя сидишь. Сидеть на нём Ярополковой дочери с булгарским княжичем, за коего ныне просватана.

Одна из Ярополковых жён, родом из вятичских княжон, после гибели мужа, с малолетней дочерью вернулась в родительский дом. Владимир, ещё не ощутив себя в полной мере великим князем, не желая ссориться со светлыми вятичскими князьями, тому не препятствовал. Да и княгиня ему не глянулась. А оно вона как повернулось.

Слыханное ли дело, булгарский княжич на киевском стольце! Веселуха лесным лешакам разум помрачила. Что плетут?

Гридя прав, это уже посерьёзней летнего грабежа радимичей вятичскими князьями. Надо было летом в леса идти да переловить окаянных лесовиков, а он дружину пожалел. Теперь вятичи у булгар помощь получили. Как ещё аукнется.

– Что ещё гонцы донесли?

– Булгары по вятичской земле ходят безбоязненно, вольно, как по своей степи. Даже в Муроме булгарская дружина стоит.

– Ладно, ступай. Добрыню покличь.

Князь вернулся в ложницу.

Градислава, уже одетая, сидела на ложе. Перемена в настроении ещё недавно ласкового и пылкого любовника напугала девушку. Может, она чем не угодила? Князь, сумрачный, набычившийся, безмолвно ходил из угла в угол. Царица ночи превратилась в испуганную девчонку, немо следившую за всесильным князем. Сейчас обругает невесть за что, ещё и отберёт так понравившиеся серёжки с каменьями. Градислава переживала зря. Подобные безделицы никогда не занимали мысли Владимира.

Поймав на себе боязливый взгляд, Владимир словно вспомнил о боярышне. Молча мотнул головой на дверь, вслед буркнул:

– Вечером приходи.

Градислава так же молча метнулась вон из ложницы.

Подоспевший отрок помог одеться, и пришедший Добрыня застал сыновца в полном княжеском облачении. Пребывая наедине, родственники обходились без церемонных, положенных княжескому достоинству приветствий. Владимир, привыкший к поклонам высокородных бояр, кратно превосходивших его по возрасту, рядом с уем чувствовал себя мальчишкой. Тот, поздоровавшись, плотно сел на стул, прищурившись, спросил:

– Чего сумрачный? Из-за лесных лешаков да булгар? – как видно, воевода уже ведал вести, принесённые гонцами. – Не кручинься. За сие наказывать надобно, да кручиниться не из чего. Летом придётся на булгар идти. Мало, видно, отец их твой учил, ничего, ещё поучим. Не впрок наука пошла, ништо, повторим. С дружиной помозгуем.

– Дружина не воспротивится ли? Путь не близкий, лесами. Разве по торговому пути идти.

Летом дружина с большой неохотой выступила в поход на вятичей. Вятичские дебри, в которых на каждом дубе сидел Соловей-разбойник, а чащобы полнились неуловимыми, мстительными и коварными лешаками, даже бывалых, закалённых в сечах рубак пугали, как ночная темень малых детей.

Добрыня хохотнул.

– Булгар – город богатый. Хорошую дань наложим, кто ж воспротивиться за ней идти? Помозгуем. Может, как князь Святослав, по Волге спустимся, может, ещё как.

Сообедники утолили жажду, поели жарева. Алчба утихла, сменилась первой, лёгкой, не сонливой сытостью. Владимир отставил чашу, поведал лесные вести. В светлице за столом сидели верхние бояре, старшая дружина, свои люди на княжьем дворе, и вятичские события для большинства новостями не являлись.

– Что скажете, други мои?

Владимир зорко оглядел сидевших за столом. Едва князь произнёс последнее слово, поднялся галдёж.

– Ай мы обабились? Ай наши мечи ржа съела? Чего спрашиваешь? Веди на булгар, княже!

– Булгары не осенние утки, перевесищами не переловишь, – рассудительно заметил Путята.

Боярин Путята – мужчина в расцвете сил, коренастый, широкогрудый, с подстриженной русой бородой, широко расставленными серыми глазами, был мужем рассудительным. Меч из ножен вынимал, сперва обмыслив дело, чтобы бить супротивника наверняка. Но уж вынув меч, взад пятки не бегал, и руку имел твёрдую. Происходил из боярского рода, обосновавшегося в Киеве во времена самого Кия, а может, и того ране. Служил Путята ещё Ярополку. Когда между братьями пошла раздряга, взял сторону Владимира, ибо самовольство варягов, потатчиком коим был старший брат нынешнего великого князя, донимало боярина, как зубная боль. За то пребывал в доверии и милости у великого князя, и всесильный княжий уй к боярину благоволил.

– К Булгару надобно подойти со свежими силами, быть без роздыху готовыми к сече, а путь не близкий. И рать надо бы собрать, одной дружины маловато станет булгар одолеть, – продолжал Путята.

– Смердов наберём, – утвердительно изрёк Ждберн.