Александр Коломийцев - Русские хроники 10 века

– Вот же сказал, – буркнул рядович.

– Средь бела дня не умыкнёшь, – рассуждал огнищанин, с налёту сообразивший, тайная услуга князю сулит хорошую выгоду, и по этой причине взявшийся устраивать тёмное дело, пускай даже никакого прибытку от сего дела не получит. Не всякая выгода кунами меряется. – В сю пору девки не хороводятся, весь день на работе, под приглядом. Умыкать надобно с игрищ меж сёл, чтоб сразу не приметили. Удобней на семик ли, на Ярилин день, или уж на Купалу. Ты приглядись сперва, чтоб промашки не вышло да не прознал никто. Да один не лезь, в подручники Ляшка возьми. Коней добрых подбери, чтоб ветром умчали. В таком деле можешь Игреньком попользоваться.

Олович задумался. Выкрасть девку не долго. Да что потом с ней делать, чтоб ни одна живая душа не проведала…

– Надобно какую комору выбрать, на день-другой девку спрятать. Придётся с Анеей перетолковать, чтоб приглядела. Всё измыслишь, мне скажешь. Я Мистише дам знать и боярину.

– Да кого её в Городне прятать? Лишние глаза да уши. Умыкнём, в возок и ходом в Вышгород.

– То верно, надобно так изладить, чтоб лишние глаза да уши не видали, не ведали.

На этом разговор закончился. Что господин его извёлся от желания снискать княжью милость, хитрый огнищанин давно понял. Сам боярин своим заветным стремлением с управителем не делился даже в сильном хмелю. Да у того уши воском не залеплены, глаза бельмами не закрыты, и на плечах не тыква произрастает. Кое-какой умишко под куколем прятался. Вотчиной Брячислава наделил Ярополк после гибели брата Ольга, он же и княжью десятину с окрестных весей поручил собирать. С приходом в Киев Владимира Брячислав держался тише воды, ниже травы. Опасался боярин, как бы новый великий князь вотчину не отобрал да не отдал милостнику из новгородцев или варягов. Братних бояр Владимир к себе не приближал. Обошлось. И Городня за Брячиславом осталась, и княжью десятину боярин по-прежнему собирал. Тронуть Брячислава Владимир не тронул, так ведь и к себе не приблизил. А кто боярина угодьями, ловами, пажитями наделит, как не князь? Старался Брячислав князю услужить, да пока без толку. Ещё и перед походом на Булгар сказался больным. Край надо было чем-то услужить князю. Потому участь Заринки не ведомо для неё решилась. Родилась, жила дева, расцветала весенним цветком. Для чего? Для княжьей милости боярину.

По обеим сторонам дороги раскинулись нивы. Упряжки из двух волов тянули тяжёлые рала с лемехами, за ратаями шли бабы с глызобойками, разбивали тяжёлые комья. Молодые, ещё не вошедшие в полную мужскую силу парни и отроки, кто верхами, кто ведя лошадь под уздцы, боронили. И уже позади всех шли степенные, седоусые мужики с висящими на плечах буравками. Мужики выверенными круговыми движениями сеяли жито. Над всеми кружились крикливые, надоедливые грачи. Талец остановил коня. Олович спрыгнул с телеги, побрёл по пахоте. Рядович остался при коне, с некоторой насмешливостью поглядывая на занятых чёрной работой смердов.

Над семьёй Желана нависла горючая беда. Никто из домочадцев того не ведал. Семья дружно занималась севом.

Предстоящее крещение досаждало тягостной докукой.

Почему так? Ветра нет, листок не шелохнётся. Всходит солнце, лучами своими изгоняет ночную темень. Небо чисто, необъятно, радостно. Но уходит денница, наступает день, небо теряет чистоту. То тут, то там невесть откуда на нём появляются облака. Иные белоснежны, словно лебеди, плывут величаво, павами. Другие же грязнят небо, солнце закрывают. Такой мрачной тучей на только что чистом небе в детстве было учение. Пока жил в Киеве, в иной день удавалось увильнуть от неприятной обязанности. В Киеве он был младшим княжичем. Мать жалела дитятю, отец большей частью отсутствовал. Всё изменилось, когда волею отца к нему был приставлен пестун, а из беззаботного малолетнего княжича он превратился в малолетнего же, но князя. Кириллице учил козлобородый рядец, ведавший в новгородском княжьем дворе всеми записями. Греческую грамоту втолковывал волхв, обросший волосами, как старый пень мхом. Малолетний, своевольный князь пробовал шугать и рядца, и волхва, да неволен был перед ними, словно робичич. И рядец, и волхв мало обращали внимание на капризы малолетнего князя, ибо и тот, и другой исполняли волю его строгого наставника. Боярин же поблажки никому не давал, и учителя не отпускали ученика, пока тот не исполнит урок. Приходилось, подавив непокорство, писать на вощёных дощечках, складывать из буквиц слова, значения коих не понимал. По сей день Владимир помнил вываливающееся из пальцев писало из рыбьей кости с волчьей головой на конце. На самого уя не действовали ни хныканье, ни крики. Пестун неколебимо стоял на своём: «Князь должен знать грамоту. Как мирный ряд с другими князьями уложишь, коли ни читать, ни писать не умеешь? Как дани, дружину свою сочтёшь? Тебя всякий обманет и насмехаться над тобою же станет. Учись, то твоя княжеская обязанность на сю пору». Подействовали наставления опекуна или, благодаря превращению нелепого набора слов в осмысленные фразы, скука сменилась занимательностью, отвращение к учению исчезло, хотя и завзятым книгочеем Владимир не стал. Не менее тяжким было учение и с самим Добрыней. Со стороны смотреть, чем не мальчишечья забава – махать деревянным мечом, стрелять из лука, скакать на коне. Но не забава то была, наука бранная. Давалась бранная наука с большими трудами. То локоть не так держит, то кисть, что меч сжимает, закостенела, то ветерок не учуял, когда стрелу с тетивы спускал, а то и вовсе с коня свалился. То была хоть и трудная, но потребная всякому князю наука. Добрыня же заставлял и коня обихаживать, и седлать, и скрести. Владимир огрызался: «На то у князя конюхи и доезжачие есть». Добрыня же поучал: «Комонь – первый друг витязя. Как знать будешь, хорошо ли за комонем глядят, коли не знаешь, как и что делать надобно? И конюхи, и доезжачие у князя имеются, да князь сам всё знать должен».

Сколько себя помнил, всё-то он что-то «должен». От этого «должен» лик как от оскомины косоротился.

Разумом Владимир понимал, с какого бока ни глянь, пришла пора Русь крестить. Они, русичи, торков, печенегов считают сыроядцами. А в странах, что на заход солнца лежат, за силу, за богатство Русь уважают, а самих русичей называют дикарями, что, возжегши костры, по ночам пляшут у безобразных, задымленных идолов. А он сам, значит, князёк этих дикарей. Живут в тех странах не полудикие степняки. У ляхов, германцев, франков – города. В городах домы, хоромины каменные. Людины всякими ремёслами владеют. Пока молится Русь идолам, не признают те страны русичей равными себе, а значит, и его великого князя равным своим князьям, маркграфам да королям. Изворотливые гости, что в чужеземные страны ходят, давно там, на чужбине, христианами себя называют.