Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая

Элиза помнила спокойное лицо высокой женщины, в белом халате. На стройной, красивой шее висел стетоскоп. Пальцы у нее были длинные, уверенные. У самой Элизы тряслись руки:

– Она похудела, – отчего-то подумала девушка, – сильно похудела. Господи, а если она что-то скажет… – она ничего не сказала. Врачи наклонились над тяжело дышащим, кашляющим младенцем, Элиза тихо плакала, в углу:

– Почти сорок градусов жара. Иисус, Дева Мария, уберегите мою девочку, пожалуйста… – кинув быстрый взгляд на Элизу, доктор Горовиц разогнулась:

– Вас проводят в палату, госпожа… – Элизе показалось, что кузина запнулась, – госпожа Мендес де Кардозо. Младенец останется здесь. Надо следить за работой сердца… – забулькала вода, льющаяся в стакан. Доктор Горовиц открыла шкафчик с лекарствами: «Вы кормите грудью?»

Элиза кивнула.

Врач наклонила над стаканом склянку:

– Средство безопасно. Настойка ромашки. Она успокоит вас и младенца… – голубые глаза безмятежно смотрели на Элизу. Девушка выпила воду, залпом:

– Ее зовут Маргарита. Я не успела сказать, все случилось быстро… – взяв историю болезни, доктор Горовиц достала ручку:

– Доктор де Грааф о вас позаботится, – она указала на старшего врача, – проведет в палату. Вы все подробно расскажете. У вашей дочери ложный круп, – женщина скосила глаза на смотровой стол, – она подхватила простуду. Воспаление распространилось на трахею, дыхательные пути. Не волнуйтесь, – врач не улыбалась, – мы успешно лечим заболевание. Доктор де Грааф… – она, со значением, кашлянула. Коллега велел:

– Сестра, заберите госпожу Кардозо. Я сейчас… – дверь закрылась, де Грааф шепнул:

– Мне очень неловко, что все так получилось, Эстер. Если хочешь… – он повел рукой.

Доктор Горовиц вздохнула:

– Я клятву давала, Андреас. Какая разница? Перед нами больной ребенок. Иди, – она подтолкнула де Граафа, – не знаю, как в Лейдене, а в университете Джона Хопкинса нас учили, что хороший анамнез, половина успеха в лечении… – де Грааф усмехнулся: «Профессора в Лейдене с тобой согласны».

Он ушел, Эстер посмотрела на девочку. Ей сделали жаропонижающий укол. Доктор Горовиц надеялась, что удастся избежать трахеотомии. Горло, конечно, было забито пленками. Они собирались сделать промывание.

Ребенок был, как две капли воды, похож на бывшего мужа:

– Давид, наверняка, обрадовался. Он был недоволен, что мальчики светловолосыми родились. Хорошенькая девочка… – потные, черные кудряшки прилипли к белому лобику. Маргарита поморгала длинными ресницами. Попытавшись заплакать, девочка закашлялась:

– Лучше тебе, – Эстер, звонком, вызвала сестру, – мы тебя немного полечим, и станет совсем, хорошо. Потом к маме отправишься, она тебя покормит… – Эстер вспомнила, как болели мальчики:

– Я тоже волновалась, а я врач. Ей всего девятнадцать, она дитя. Она растерялась… – тетя Юджиния сказала Эстер, что жена дяди Виллема слегла, с тех пор, как ее сын постригся в монахи:

– Элиза, наверное, сюда к родителям приехала… – доктор Горовиц, аккуратно, вымыла руки:

– Надо предупредить ее отца. Пусть Андреас позвонит в Мон-Сен-Мартен. Давида здесь нет, – женщина, невольно, усмехнулась, – это понятно. Был бы он в Амстердаме, весь госпиталь, перед ним, на цыпочках бы ходил… – бывший муж славился бецеремонным обращением с ординаторами. Давид заставлял молодых врачей бегать за кофе, и открывать ему двери.

– Как будущему Нобелевскому лауреату… – Эстер взяла резиновую грушу с трубкой. Маргарита затихла, широко открыв глаза:

– Правильно, – почти весело сказала доктор Горовиц, – тебе дальнейшее вряд ли по душе придется. Надо потерпеть, милая моя… – на шейке девочки висело простое, маленькое, серебряное распятие. Эстер, осторожно, расстегнула цепочку:

– Передайте матери, сестра Левенкапм. Младенцам подобные предметы опасны, тем более, когда она еле дышит.

Элиза зажимала крестик в ладони. Она опустилась на койку, не сняв пальто:

– Иисус, Дева Мария, святая Маргарита Кортонская, сжальтесь над моей девочкой. Надо попросить, чтобы капеллан пришел… – поняла Элиза, – из церкви святого Николая… – когда Элиза жила в Амстердаме, она ходила к мессе в главный католический храм города:

– Вдруг придется… – девушка не хотела о таком думать. Она закрывала глаза:

– Моей девочке всего четыре месяца. Она улыбается, она узнает меня, Давида. Господи… – Элиза сползла с койки, встав на колени, – Господи, будь милостив…

– Я бы не советовала, – раздался знакомый голос, на пороге палаты, – пол выложен плиткой, а на вас тонкие чулки. Вы тоже можете простудиться… – Эстер, как ни старалась, не могла ее назвать ни по имени, ни госпожой Кардозо. Золотистые волосы девушки потускнели, спутались, бледное лицо покрывали следы слез:

– У вашей дочери упала температура. Мы сделали промывание горла. Она спит… – доктор Горовиц держала в руках стопку белья:

– Палата с умывальной. Примите горячий душ, переоденьтесь, вам принесут младенца… – Эстер, почему-то, избегала называть ребенка Маргаритой:

– Покормите ее, ложитесь спать… – она указала на темное небо, – в коридоре сестринский пост. Сюда проведен звонок… – женщина взялась за цепочку:

– Если дитя начнет кашлять, вызывайте помощь. Вы здесь пробудете… – Эстер задумалась, – дней пять. Я могу… – голубые глаза взглянули на Элизу, – известить ваших родственников… – Элиза, медленно, поднялась с колен:

– Я хотела поехать в Мон-Сен-Мартен, на поезде. Я только что вернулась из Маньчжурии…

– Я читала историю болезни, – вежливо прервала ее Эстер:

– Здесь халат, рубашка, полотенца, пеленки для больной… – она сложила вещи на койку:

– Никаких поездов. Дитя, скорее всего, простудилось во время путешествия. Пусть вас заберет машина. Насколько я помню… – Элиза услышала ядовитые нотки, – у ваших родственников есть лимузин.

Элиза ехала на лимузине в мэрию, на свадьбу. Девушка надела костюм кремового шелка, и хорошенькую шляпку, с короткой вуалью. В руках лежал букет весенних цветов. Вход в мэрию тоже украсили цветами, на ступенях расстелили ковер. Шахтеры получили выходной. Отец держал Элизу за руку:

– Ты очень красивая, доченька… – шепнул барон, – жаль, что Виллем не смог приехать… – через неделю после свадьбы пришла телеграмма из Рима. У баронессы Терезы случился сердечный приступ, за столом. Элиза, робко, сказала мужу: «Может быть, отложить отъезд, милый? Мама плохо себя чувствует…»

– У твоей матери слабость сердечной мышцы. Я ее осматривал, – отрезал профессор Кардозо:

– Сердце не укрепится, если ты здесь останешься, Элиза. Не бывает чудесных выздоровлений, сколько бы вы месс не заказывали. Меня ждут в Конго, в Маньчжурии… – муж протянул ей руку, она застегнула серебряную запонку на манжете белоснежной рубашки… – у меня есть обязательства перед Лигой Нации, перед больными… – Элиза опустила голову: «Хорошо, Давид».