Феликс Дан - Падение империи

И опять никто не заметил исчезновения корсиканца, ни с кем не простившегося и повернувшего в противоположную сторону от шумной гурьбы, устремившейся к Капитолию.

Цетегус шел впереди, высоко подняв голову, как вождь, как диктатор, как монарх… Окружающая его толпа молодежи подобострастно смотрела в его энергичное, точно из мрамора высеченное лицо со знакомым орлиным профилем Цезаря.

Восторженные возгласы не прекращались, привлекая внимание прохожих. И каждый, узнав в чем дело, присоединялся к шествию, превращавшемуся в триумф известного и любимого всеми префекта Рима. Разбуженные возгласами, патриции выходили из домов, в свою очередь крича: «В сенат!.. В сенат!.. Ура, диктатор Цетегус!»

И только Сцевола шел молча, угрюмый и мрачный, не спуская недоверчивых глаз с префекта. Губы его шевелились, шепча:

— От диктатора до тирана один шаг… Не на каждого Цезаря находится Брут… Горе тебе, Цетегус Сезариус, если ты переступил грань, отделяющую свободно избранного главу свободного народа от самоволия тирана, опирающегося на копья своих наемников.

Цетегус не слыхал этих слов сурового республиканца, не видел его мрачного взгляда, но внезапно он почувствовал чью-то руку на своем плече и услышал знакомый голос Сифакса.

Молодой мавр говорил на своем языке, не боясь быть понятым окружающими.

— Господин… Вот, возьми свой меч. Я захватил его на всякий случай… Не хорошо безоружному между врагами, пожалуй, еще хуже между друзьями, как эти…

Цетегус вздрогнул, встретив странный взгляд Сцеволы.

— Ты верный слуга, Сифакс… Я не забуду этого.

Холодно и спокойно взял он из рук невольника привычное оружие и нетерпеливо последовал за толпой молодежи, которая опередила его, громко перекликаясь и порой описывая опасные зигзаги на неровной мостовой.

— И это наши республиканцы, — насмешливо произнес префект, обращаясь к Сцеволе, который, мрачный и молчаливый, шел рядом с ним.

— Республиканцы — не республика, диктатура — не империя… — мрачно заметил он.

— Но такие республиканцы губят империю, и только диктатура может ее спасти, — торжественно ответил Цетегус.

Глубокая тишина царит в громадном дворце императоров Византии. Тройная линия охраны, — солдаты, евнухи и придворные чины оберегают спокойствие наследников Константина Великого.

Император Юстиниан удалился во внутренние покои, дабы отдохнуть после обеда. И все замерло в раззолоченных палатах, вплоть до отдаленнейших коридоров, людских и кухонь, — везде притихла дворцовая жизнь. Беззвучно, как тени, скользят придворные чины разных рангов по мозаичным коридорам и мраморным лестницам, и понижают голоса до едва слышного шепота.

Между тем до кабинета императора не долетели бы и пушечные выстрелы, если бы в те счастливые времена, еще не знавшие пороха, существовали бы пушки. Так отдаленно, внутри дворца, находится длинная, довольно узкая комната, с высокими сводами, на которых ярко сверкают золотые звезды, рассыпанные по небесно-голубому фону. Стены этой комнаты до высоты человеческого роста сплошь выложены золотой мозаикой, и на этом фоне красиво выделяется длинный ряд белых мраморных бюстов. Это изображения всех христианских императоров, начиная с Константина Великого и кончая предшественником настоящего монарха, престарелым Юстином, добродушное лицо которого кажется особенно незначительным под лавровым венком и императорской короной, одинаково украшающей каждую статую.

Толстый ковер из драгоценных черно-бурых лисиц скрадывает звук шагов человека, медленно прохаживающегося взад-вперед, от раззолоченной двери к единственному окну, расписные стекла которого скрываются занавесью из золотой парчи, вышитой синими бархатными листьями… Окно это выходит на небольшой внутренний дворик, охраняемый двумя неподвижными часовыми, белокурыми красавцами в блестящих серебряных доспехах и крылатых шлемах варяжской гзардии императоров Византии.

Хотя еще светло, но в глухом роскошном помещении уже стемнело. Комната освещалась невидимыми лампами, разливающими мягкий свет на драгоценный ковер, на мозаичную дверь, украшенную золотом и перламутром, на большой письменный стол, заваленный свитками пергамента, и на большой, украшенный драгоценными камнями и слоновой костью камин, поставленный на возвышении у одной из стен.

На стене над письменным столом, висел двухаршинный крест массивного золота, ярко сверкая на темном синем бархате, закрывающем стены. Каждый раз, когда человеку, прохаживающемуся по комнате, приходилось проходить мимо него, он смиренно склонял голову перед частицей настоящего Креста Господня, хранящейся в стеклянном ящичке, вделанном в крест.

Это был император Юстиниан. Взор его остановила громадная карта священной Римской империи, не такой, какой ее сделали завоеватели германских и славянских варваров, а такой, какой она была во времена мирового владычества римских императоров, вплоть до Константина Великого.

Долго глядел император на эту карту. На его подвижном лице отражались самые противоречивые чувства: гордость и печаль, твердость и беспокойство.

Долго стоял император перед географической картой, на которой пурпурной краской оттенены были провинции мировой империи Константина Великого. Озабоченный вздох поднял серебряную парчу длинной туники, ниспадающей до самого пола тяжелыми, прямыми складками. Губы Юстиниана шевелились, бессознательно произнося слова и фразы:

— Если б я мог узнать наперед, чем окончится подобное предприятие… Если бы кто-нибудь мог объяснить мне, почему так неотступно преследует меня одна и та же мысль… Точно какая-то невидимая сила толкает меня на этот подвиг. Но откуда она, эта сила? От Бога или… страшно вымолвить. Сонные видения бывают разными. О, если б я мог разгадать внутренний смысл моего сна… Прости мне, Господи, это желание. — С внезапным испугом Юстиниан поднял глаза к золотому кресту над письменным столом. — Я знаю, Ты, Господи, запретил волхование и колдовство и проклял звездочетов и снотолкователей!.. Но ведь священное Писание сообщает нам о вещих снах Фараона Египетского, и Иосифу было разрешено тобой истолковать их ему… О, если бы и ко мне явился какой-либо пророк Даниил и истолковал бы мне значение моего сна, подобно тому, как Валтасару истолковано было значение его видения… Третью ночь преследует меня этот сон… Означает ли он успех или поражение? Послан ли он мне для того, чтобы возбудить мою решимость, или же для того, чтобы напомнить мне об осторожности? Как знать!.. Как знать!..

И император снова прошелся по комнате, смиренно склоняя голову перед частицей Животворящего Креста Господня.