Андрей Колганов - Йот Эр. Том 1

После того, как командующий и его начальник штаба не раз и не два сцепились друг с другом по-крупному в присутствии других офицеров, командование Войска Польского сочло за благо развести их в стороны. В средине апреля Якуба перевели в организуемое Министерство национальной обороны начальником Управления боевой подготовки. В конце апреля, во время Берлинской операции, 2-я армия под командованием Сверчевского попала под контрудар немецких резервов, была рассечена на части, а некоторые ее соединения попали в окружение и понесли огромные потери.

Но этот успех вермахта на второстепенном направлении уже ничего не мог изменить. Падение Берлина и окончание войны были не за горами.

В семью Коноваловых май не принес радости. Нина с тревогой наблюдала, как последние силы оставляют бабушку. Воспалительный процесс, начавшийся в месте перелома, остановить не удавалось, и девочка догадывалась, к чему это может привести. В начале мая бабушке стало совсем плохо. Нина глядела в старчески подслеповатые сощуренные глаза на сморщенном лице, и сердце ныло от сознания собственного бессилия. «Бабушка, милая… Почему я тебя не уберегла?!»

А бабушка так же вглядывалась в широко распахнутые темные глаза внучки и безошибочно читала там все чувства, которые терзали девочку. «Господи, и за что ты посылаешь внученьке моей такие страдания?»

Эх, чем бы хоть чуть-чуть поддержать бабушку? Нина вспомнила, как Елизавета Климовна не раз говорила ей:

– Коли мне, внученька, совсем занеможется, завари мне крепкого чаю, и я воспряну.

Нина, выстояв обычную очередь, получила на себя две пайки хлеба (на день вперед было разрешено выдавать) и отправилась на базар за чаем. Внимательно осмотрев запечатанную пачку – вроде бы, фабричная упаковка не нарушена, девочка принюхалась. Да, пахнет чаем.

– Ты не сомневайся, дочка, – уверял ее продавец, – чай прямо со склада.

Расплатившись, Нина побежала домой. Надо было растопить печь, вскипятить чайник и приготовить бабушке чай. Заливая три ложки чая кипятком, она почувствовала неладное – слишком уж медленно вода окрашивалась в какой-то тусклый бледно-бурый цвет. Нехорошее подозрение шевельнулось у нее в груди – чай спитой! Он сохраняет достаточный запах, чтобы его можно было принять за свежий, а уж умельцев подклеивать упаковку так, чтобы она не вызывала подозрений, за время войны развелось предостаточно.

Все еще цепляясь за надежду, что с чаем все в порядке и ее подозрения лишь плод чрезмерного страха, она отнесла чашку с горячим напитком бабушке. Елизавета Климовна изо всех старалась скрыть свои чувства, чтобы не разочаровывать любимую внучку, но Нина все равно поняла – дело плохо. На следующий день, пятого мая, бабушки не стало. Понимая, что против смерти лекарства нет, Нина все же постоянно корила себя за то, что не сумела скрасить последние часы существования бабушки хорошим крепким чаем, до которого та была большая охотница.

С похоронами помогали все соседи и кое-кто из школьных учителей. Когда все траурные церемонии завершились, девочка отправилась в Свято-Успенский собор.

– Моя бабушка умерла, – просто сказала она старенькому настоятелю, – и велела после ее смерти отнести вам эту книгу.

Священник с трепетом принял из ее рук большущий фолиант с золотым обрезом, осторожно раскрыл, бережно переворачивая страницы Библии с цветными иллюстрациями, переложенными папиросной бумагой.

– Дитя мое, – разочарованно произнес он, – ты знаешь, насколько это ценная вещь? У меня не хватит средств, чтобы расплатиться.

Нина помотала головой:

– Бабушка сказала – просто отдать.

– Твою бабушку ведь зовут Елизавета Климовна? – уточнил священник, похоже, помнивший всех своих прихожан.

– Да.

– Что же, тогда я буду ежедневно поминать рабу божью Елизавету в молитвах и преемнику своему накажу, – промолвил старик.

После смерти бабушки Нина сама почувствовала, как уходят ее силы. Отеки стали сильнее, она уже с трудом передвигалась, и ее сил хватало лишь на то, чтобы ухаживать за мамой. Она помнила ликование и слезы окружающих, когда стало известно о Победе. Ее и саму радовала эта весть, но смерть бабушки и неизвестность, в которой сгинул отец, делали радость Победы очень горькой.

Нина перестала ходить на работу в госпиталь. Там видели ее состояние, и к ней не было никаких претензий. Лишь время от времени ее вызывали на переливание крови, когда требовалось делать экстренные операции. Врачи прекрасно отдавали себе отчет в том, что они медленно убивают девчонку. Но на одной чаше весов лежала ее жизнь, а на другой – десятки спасенных жизней раненых. Да Нина и сама понимала это.

Девочка жила, словно в тумане. Развившаяся пеллагра постепенно брала свое. Аппетит исчез вовсе, и она с трудом могла заставить себя проглотить какую-нибудь еду, зная, что без этого ей просто не устоять на ногах. Лишь силой воли она продолжала есть, двигаться, ухаживать за матерью.

В очередной раз ее вызвали в госпиталь на переливание крови. Нужно было оперировать какого-то полковника ВВС, состояние которого осложнилось. Нину уложили на операционный стол рядом с раненым… Операция прошла успешно, но девочка не приходила в себя. Пульс не прощупывался. Закусив губы, хирург отправил новую жертву уже окончившейся войны в морг.

Нина пришла в себя от пронизывающего холода, и попыталась приподняться, чем вызвала дикий визг молодых девчонок-санитарок, нашедших себе в морге укромный уголок, чтобы на несколько минут оторваться от привычных забот и без помех попить чаю. На шум притопал пожилой и вечно пьяный сторож-инвалид, которого санитарки чуть не сбили с ног, вылетая из помещения морга.

– Ты что тут делаешь голая? – задал он довольно дурацкий вопрос девочке, которая уже пыталась встать на ноги.

– Х-холодно! – застучала она в ответ зубами.

Смилостившись, сторож поделился с ней старым медицинским халатом и даже помог выбраться из морга. Всполошившиеся врачи, чувствуя укоры совести за свою ошибку, едва не ставшую роковой, напоили Нину горячим сладким чаем с куском белого хлеба с маслом, вкололи что-то стимулирующее, заставили еще поесть и положили отдыхать на диванчике, укрыв теплым одеялом. Вскоре принесли ее одежду, и девочка смогла отправиться домой, унося с собой остатки донорского пайка.

Дома же Нина отчаянно боролась за жизнь своей мамы. Уколы морфина, ампулы которого удавалось добыть в госпитале, приносили все меньше и меньше облегчения, и сильнейшие боли в позвоночнике буквально скручивали Анну. Делать массаж уже давно стало невозможно, потому что любое прикосновение вызывало у мамы приступы боли, от которой ей хотелось орать в голос. Женщина находила в себе силы не кричать, но когда морфин позволял ей на короткое время забыться, непроизвольно стонала во сне. Анна держалась каким-то чудом. Пожалуй, последний месяц она оставалось на этом свете только из-за жгучего желания не оставить в одиночестве свою дочь.