Александр Струев - Царство. 1955–1957

— Социализм должен быть привлекательным, мы должны иметь все самое лучшее, и так будет, но надо к этому совместно идти. Вот вы читали мой доклад, а доклад — это только начало пути. Мы открыты, так чего ж кусаетесь? Я не Сталин!

Хрущеву верили. Ораторствуя без бумажки, яростно жестикулируя, он мог убеждать, но и спорить с ним не боялись, задавали всякие, порой каверзные вопросы. Когда Первый Секретарь выступал перед студентами польского университета, в одной записке, пришедшей из зала, прочитали дословно следующее: «А где же были вы, товарищ Хрущев, где был Молотов, Микоян, Ворошилов, когда творились беззакония? Разве вы не видели, не понимали, что происходит при Сталине?» Хрущев попросил переводчика громко зачитать записку. Потом уставился в зал и спросил:

— Кто написал эту записку, встаньте!

Никто не встал. В аудитории зависла гробовая тишина.

— Вот так и мы молчали, боялись рот раскрыть, — проговорил Никита Сергеевич.

Его выступление закончилось бурной овацией.

С крыш срывался мелкий, очень редкий снег, ветер пронизывал. Неподвижное мглистое небо, на котором, казалось, нет ничего — ни звезд, ни облаков, пугало обреченной серой промозглостью. Даже свет фонарей из-за его низкого тяжелого однообразия делался вязким, тягучим, никак не радостным, и, если выглянуть из окна, в однородной хмари терялись невыразительные отблески уличных ламп, витрин, окон.

В хрущевском кабинете горели все три люстры, пространство здесь было ярким, слепящим. Напротив Первого Секретаря сидел Серов. Никита Сергеевич, покусывая кончик карандаша, устало смотрел на генерала. Серов доложил, что нездоровая ситуация складывалась в Венгрии, что народ недоволен правительством, ропщет.

— Как сговорились, — выдавил Хрущев, — то поляки бузят, теперь венгры!

— В руководстве, особенно в госбезопасности и полиции, подавляющее большинство евреев. Евреи ведут себя беззастенчиво, командуют всеми и всем, никого не стесняются, назначают на должности своих родственников и знакомых, точно государство их кормушка! Это венграм сильно не нравится.

— При чем тут евреи, Ваня, ну при чем?!

— Евреев связывают с большевиками.

— Глупость несусветная! Кто тебе такое наговорил?

— В донесениях сообщают.

— В донесениях! Посол Андропов ничего по этому поводу не написал.

— Он вообще мало что пишет, словно его там нет!

— Да, пустой человек, надо будет его менять.

— Давно пора, — поддержал Иван Александрович. Ему совсем не был симпатичен сухой, неприветливый Андропов, которого, точно тараном, тащил наверх главный советский финн. — Сидел бы у Куусинена в Карелии и сидел!

— Разберемся! — отозвался Хрущев.

— Напрасно из соцстран удалили прикомандированных сотрудников, при них хоть порядок был, — посетовал председатель КГБ.

— Правильно удалили, без них к нам доверия больше, — отозвался Никита Сергеевич.

— Вам видней, — со вздохом согласился генерал армии.

— Почему, Ваня, ты меня расстраиваешь, не жалеешь? Как специально делаешь!

— Работа моя малорадостная. Да и ваша не лучше, — отозвался Иван Александрович.

Про Венгрию он вынужден был сказать, сигналы оттуда шли тревожные, а советский посол Андропов в ежедневных телеграммах доказывал, что ситуация в Будапеште опасений не вызывает.

«Еще какие опасения она вызывает» — нервничал Серов. Ему хватило хрущевских упреков по Польше и Грузии. Повторный прокол мог иметь пагубные последствия для его генеральской карьеры. В ЦК на Ивана Александровича все чаще поступали нелицеприятные доносы, писали про его «темные делишки» в Германии, не гнушались приклеивать к нему ярлык «хапуга», вспоминали про переселение народов Северного Кавказа, где Серов принимал самое непосредственное участие, и уж никак не меньшее, чем развенчанный гулаговец Круглов. Какая-то гнида написала, что молодая жена его живет, словно барыня, держит трех нянек для дочери, для себя завела учителей музыки, рисования и немецкого языка. Стыдно коммунисту! Хочешь выучить язык — иди на общественные курсы, и по рисованию многочисленные школы существуют, а тут на гостранспорте всех развозят, и сюда везут, и туда! Вмешательством серовской жены учительнице рисования выделили отдельную квартиру на Ленинском проспекте.

После прочтения последней ябеды Хрущев мрачно заметил:

— Твоя жена уже квартиры раздает, из грязи да в князи!

Напрасно Иван Александрович объяснял, что учительница потеряла на фронте мужа, двух братьев, воспитывает четверых детей и дочку сестры, умершей от воспаления легких в эвакуации.

— В КГБ не квартирами занимаются! — мрачно выговорил Хрущев. — Может, тебя в Министерство соцобеспечения отправить? Пусть баба дурить заканчивает!

Чуть не поругались в тот день с Аней, но, слава Богу, миром обошлось!

Иван Александрович искренне старался для Хрущева, был беззаветно предан. Он тщательнейшим образом перебрал архивные документы НКВД по Москве и Украине за годы, когда там работал Хрущев, выскреб все до мелочи, любая бумажка, отбрасывающая тень на Первого Секретаря, бесследно исчезла, обыщись — ни строчки не найдешь! Он регулярно составлял объективные справки по лояльности к Никите Сергеевичу членов Президиума ЦК и крупнейших военных. По узкому кругу самых высокопоставленных лиц в КГБ была создана специальная группа, которая денно и нощно наблюдала за означенными товарищами, а прослушивали не только их самих, но и жен, и детей, и помощников, всех самых к ним близких. Собранные материалы были ценнее золота, раскрывали сущность кремлевских настроений, приоткрывали тайные замыслы, ведь ни Молотова, ни Кагановича, ни Ворошилова, ни Маленкова Никита Сергеевич к друзьям не относил, а раз не друг, значит кто? Получается — враг. Вот и занимался товарищ Серов защитой своего руководителя. В последнее время он получил команду слушать Булганина, Шепилова, Суслова и даже Фурцеву.

— Почему Фурцеву? — поинтересовался он.

— С мужиками путается!

Серов был у Хрущева главным сторожем и главным хранителем тайн, однако и он не был застрахован от вспыльчивого, неуемного характера Никиты Сергеевича — в одночасье могла слететь генеральская голова, ведь аккуратный кировоградец Миронов, которого втиснул в КГБ Хрущев, так и сидел у него замом, и все настойчивей влезал в гэбэшную кухню. А бывший заведующий строительным отделом Московского горкома Дудоров был назначен вместо Круглова министром внутренних дел. В бытность Хрущева московским секретарем Дудоров умудрился к нему подластиться. Сильно приподнял голову Леонид Ильич Брежнев, но от Брежнева опасности Иван Александрович не чувствовал.