Шапи Казиев - Ахульго

– Как – абреки? – Аркадий был потрясен.

– Зачем?

– Убить хотели, – сообщил Пулло.

– Когда узнали, что вы их оставили с носом, то поклялись, что отрежут вам голову.

– И Пулло принялся выдумывать дальше.

– По Шуре ночами рыскали, искали вас, драгоценнейший. Знали, что ваши сведения для них – погибель.

– Ах вот оно что!..

– задумался Синицын.

– Так что не извольте держать на нас зла, – дружески похлопал его по плечу Пулло.

– А сведения ваши нам теперь очень пригодятся.

– В поход собрались? – догадался Синицын.

– На Шамиля, – кивнул Пулло.

– Вы ведь дороги знаете?

– Отлично знаю, – с готовностью подтвердил Синицын.

Пулло раскинул перед ним карту.

– Ну вот хотя бы от крепости, – показывал карандашом полковник.

– Вы ведь отсюда шли?

– Точно так, – кивнул Синицын, всматриваясь в карту.

– Значит, по этой дороге? – показывал Пулло.

– Сначала по ней, а после – через лес, напрямую, к аулу этому, как его, Инчха!

– Так-так, – чертил Пулло.

– А что бы означало сие название?

– Не могу знать, – по-военному отвечал Синицын.

– Но по-аварски инч – вроде как птица.

– Впрочем, это неважно, – делал пометки Пулло.

– Значит, сколько туда верст будет?

– Точно не припомню, – задумался Аркадий.

– Полагаю, что-то около двенадцати, если напрямую.

– А далее? – любопытствовал Пулло.

– Далее – Хубар, там у меня кунаки, – сообщил Синицын.

– Кунаки? – удивился Пулло.

– Это хорошо, очень хорошо. Ну а до кунаков сколько верст?

– Что-то вроде пяти, – припоминал Аркадий.

– И все в гору. Он на высоте такой расположен, аул этот.

– Великолепно! – вписывал что-то в карты Пулло.

– А далее, значит, тот самый Буртунай?

– Нет, – сказал Аркадий.

– Там далее овраг, вернее – пропасть, будто земля разверзлась.

– Пропасть… – писал Пулло.

– А затем, если даст Бог из пропасти выбраться, и Буртунай неподалеку, – показал Аркадий место на карте, где по его мнению должен располагаться Буртунай.

– Верст пятнадцать от Хубара будет. А потом уже и главный перевал, за которым Шамиль обитает.

– А в Буртунае у вас тоже кунаки? – спросил Пулло.

– Там – самые надежные, – уверял Аркадий.

– С дворянским, доложу я вам, обхождением. Помню, главного звали… Юнусом! Он-то меня и спас!

– Да вас за такие сведения к ордену следовало бы представить, – хвалил Пулло.

– Думаете, это возможно? – обрадовался Аркадий.

– Кому же давать, как не вам? – заверил Пулло.

– Если не Святой Анны, то уж Владимира непременно.

– Батюшка мой был бы очень рад, – улыбался Аркадий.

– А так как вы имеете честь быть приписанным к полку, то, глядишь, и Георгия не пожалеют, – сулил Пулло.

– Но это, конечно, при положительных результатах экспедиции.

– Я все там знаю! – горячо убеждал Аркадий, уже видевший себя офицером с Георгием на груди.

– Вот и чудесно, – кивал Пулло.

– А теперь расскажите мне про дороги.

– Дороги как дороги, – сказал Аркадий.

– Артиллерия пройдет? – точил карандаш Пулло.

– Обозы, транспорты?

– Наверное, – неуверенно сказал Аркадий.

– Поточнее бы, господин Синицын, – настаивал Пулло.

– Мы ведь не на пикник собираемся.

– Там говорили, что даже через перевал на арбах ездят, как по шоссе.

– А вы сами эти дороги, глазомерно, видели?

– По которым ходил, те видел, а остальные… Мне их Юнус, кунак мой, показывал. Только ведь снег лежал, разве разглядишь?

– Ну что ж, – заключил Пулло, стараясь скрыть разочарование.

– На месте и покажете.

– Я все запомнил, – уверял Синицын.

– Вы только в поход меня возьмите, а там кунаки подскажут.

– Непременно, – обещал Пулло, выпроваживая Синицына.

– А теперь, простите великодушно, служба-с.

Пулло тут же вызвал Милютина, и они снова обратились к карте, сопоставляя показания Синицына со сведениями от других лазутчиков.

– Он, конечно, не в себе, но совсем в другом смысле, – сказал Пулло.

– Маршрут описал весьма картинно.

– Кое-что сходится, – соглашался Милютин.

– По крайней мере путь до первых аулов ясен.

– А там видно будет, – заключил Пулло.

Ночью Лизу разбудил грохот. Она бросилась к окну и увидела, что мимо их дома двигаются войска. Артиллерийские повозки гремели колесами, кони стучали подковами, а пехота шла гурьбой. Офицеры и ординарцы перекрикивались, сбивая батальоны в правильный строй, но по узости шуринских улиц сделать это было затруднительно.

– Уходят?! – всполошилась Лиза и побежала будить семейство маркитантов.

– Кто? Зачем? – сонно откликалась из спальни Каринэ.

– Да проснитесь же вы! – кричала Лиза.

– Войска уходят!

– Без меня не уйдут, – сказал Аванес.

Но все же встал и, подавляя зевоту, подошел к окну. Войска и в самом деле уходили.

– Вай! – заорал Аванес, набрасывая халат.

– Почему уходят? А мой товар?!

Он выскочил из дому и бросился наперерез солдатам.

– Стойте! – кричал он, раскинув руки.

– С дороги! – оттеснил его лошадью прапорщик.

– Какая война без Аванеса? – горестно причитал маркитант.

– Меня возьмите!

Наконец, он заметил Попова, который считался его покровителем.

– Господин полковник! – бросился к нему маркитант.

– А я как же?

– Что же ты спишь, любезный? – удивился Попов.

– Обещали предупредить, господин полковник! – напомнил Аванес.

– Срочный приказ, – объяснил Попов.

– Сам видишь, ночью выступаем. До тебя ли было, когда экстренная надобность.

– Подождите меня, я быстро! – обещал Аванес.

– Рад бы, любезный, да не могу, – ответил Попов, трогая лошадь.

– А ты не сокрушайся. Через день-другой сам Пантелеев с третьим батальоном двинется. Не проморгай только!

– Сударь! – окликнула Попова Лиза, успевшая уже одеться и державшая в руках саквояж, который давно был у нее наготове.

– Возьмите меня, прошу вас!

– Я уже имел честь сообщить вам, что война – не место для дам, – нахмурился Попов.

– Тем более, для княгинь. Прощайте, сударыня!

И Попов поскакал вперед, покрикивая на солдат.

– Поживей, поживей, ребята! Держи строй, не то плетью выровняю! Шевелись!

Войска уходили. Лиза рыдала от отчаяния. А Аванес озадаченно чесал в затылке, проклиная полкового интенданта, с которым вчера выпил лишнего.

Граббе с войсками главного отряда выступил из Внезапной утром 21 мая. Население, которое стекалось на местный базар, спешно убирало с дороги свои арбы, груженные плетенными корзинами с ранней майской черешней. Одни провожали войска с сожалением, потому что лишались стольких покупателей. Другие смотрели с затаенной тревогой. Они думали теперь не о шумном базаре, а о свои аулах, с которыми могло случиться что угодно. Но даже если уцелеют аулы и жителям не придется снова бежать, бросая нажитое, то непременно будут взяты в аулах заложники-аманаты. Если не солдатами, в залог замирения аула, так мюридами, чтобы аул не смел помогать противнику. Война всем надоела, люди мечтали спокойно трудиться на полях и в садах. Они знали, что и солдаты хотели мира, чтобы вернуться в свои деревни, к своим семьям. Но их никто не спрашивал, им только приказывали.