Шапи Казиев - Ахульго

На стороне противника были многократный перевес и сильная артиллерия. Но Шамиль верил в своих людей. Его наибы и мюриды давно уже были не просто воинами. Когда дело того требовало, они сами перевоплощались в Шамиля и умели воспламенять сердца людей, поднимая их на борьбу. Преданные имаму до самозабвения, отважные до безрассудства, ученые и отлично вооруженные, они приводили в движение целые общества, служа им примером и руководством к действию. Их слово было словом Шамиля, их дело было общим делом. Это они согнули в бараний рог горских аристократов, противившихся народной воле, они выпрямили спины рабов, они первыми шли на штыки и не оставляли поле боя без приказа. И еще Шамиль надеялся на свои горы. Один только вид этих высоких хребтов и бесчисленных мрачных ущелий способен был зародить трепет в тех, кто попадал сюда впервые. Этот каменный хаос, казалось, самой природой был создан для упорной обороны.

Глядя на крутизну скал, поднимающихся к небу и исчезающих в облаках, впервые попавшему в эти горы трудно было даже помыслить о том, что эти преграды можно преодолеть. А увидев гнездящийся над пропастью аул, можно было легко поверить, что там живут не люди, а могущественные горные духи.

Но люди ко всему привыкали, а штык везде находил себе дорогу, если не натыкался на кинжал. И теперь должно было решиться, кто кого одолеет.

Отряд Шамиля скрылся за горой. Люди начали расходиться, тревожно обсуждая происходящее. А старики, польщенные вниманием Шамиля, принялись рассказывать друг другу о своих былых подвигах, набегах и стычках с неприятелем. Им было что рассказать, и каждый старался удивить других.

Когда Курбан вернулся домой, он застал невестку в слезах.

– Где Хабиб? – спросил Курбан, почувствовав неладное.

Парихан показала глазами на свою комнату. Курбан откинул занавеску, служившую дверью, и увидел сына, который лежал ничком, в отчаянии сжимая кулаки.

– Хабиб, – позвал его отец.

Тот вскочил и негодующе воскликнул:

– Зачем ты спрятал мое оружие?

– Ты бы ушел, – ответил отец.

– Я не трус, чтобы отсиживаться дома, когда мои друзья ушли воевать, – сказал Хабиб.

– Все равно уйду!

– Придет и твое время, – тяжело произнес Курбан.

– А пока ты отправишься на хутор.

– На хутор?! – не верил сын.

– Люди пригнали много скота из брошенных аулов, – объяснял Курбан.

– А здесь вокруг уже не хватает травы. Мне трудно справиться с таким стадом. А нам оно очень понадобиться, потому что война будет долгой.

– Я не пойду, – глухо ответил Хабиб.

– Пойдешь, – настаивал Курбан.

– Больше некому. И возьмешь с собой Парихан. Ты мой единственный сын, и я не хочу, чтобы наш род прервался. А когда она родит, подумаем, что делать дальше.

– Я хочу драться, – стоял на своем Хабиб.

– Послушай отца, – просил Курбан, – и ты спасешь много жизней. Это не менее важно, чем рубить саблей. Шамиль скажет тебе спасибо, вот увидишь.

– Лучше бы ты меня отпустил с мюридами, – удрученно произнес Хабиб.

– А ты и есть мюрид, – похлопал его по плечу Курбан.

– Ты будешь служить народу, который нуждается не только в защите, но и в пище.

Курбан вышел и скоро вернулся с кинжалом и саблей. Сначала он отдал сыну кинжал, а саблю вручил ему свою, знаменитую, с двумя клинками.

– Зулькарнай, – сказал Курбан, вешая саблю сына на место бывшей своей.

– Знаю, ты не опозоришь родовое оружие.

Эта сабля была мечтой Хабиба. Он благодарно улыбнулся и сказал:

– Я сделаю, как ты сказал, отец.

Наутро они с женой собрали свой скудный скарб, водрузили его на коня и спустились с Ахульго. Там Хабиб собрал овец в одну отару и перегнал через легкий мост из нескольких бревен, устроенный неподалеку от Ахульго. Потом перевел через него жену и коня, и они начали подниматься в горы, направляясь на летний кутан.

В Темир-Хан-Шуре ждали приказа к выступлению. Но получали только неутешительные сведения о том, как Граббе преследовал Ташава, а потом сам уносил от него ноги. Части, расположенные в Шуре, находились теперь под общим началом генерал-майора Ильи Пантелеева. Он уже совершил несколько рейдов к непокорным горцам, отбил занятые мюридами Гимры и Ирганай поблизости от шамхальских владений и вернулся обратно. Он старался далеко не забираться, экономя силы для решительных операций. Известия о приключениях Граббе он воспринимал с нескрываемым раздражением. Он вообще отказывался понимать, почему Граббе вдруг оказался его начальником. У Пантелеева самого было немало заслуг. Происходивший из обер-офицерских детей, Илья Андреевич начал службу подпоручиком Питерского ополчения во время Наполеоновского нашествия и прошел путь до генерал-майора, побывав на многих войнах и командуя разными полками. Он имел немало орденов и несколько высочайших благоволений за примерную службу. А год назад был возведен в генералы, назначен командиром 1-й бригады 19-й пехотной дивизии, а затем и командующим войсками в Северном Дагестане. Пантелеев был военным до мозга костей, у которого, кроме жалования, было всего пять душ крестьян в Лифляндской губернии, да и те были из приданого жены.

Пантелеев считал Граббе выскочкой и фанфароном, не понимающим, что такое Кавказ. А среди близких друзей не забывал с сарказмом упомянуть о его несостоявшейся дуэли с бароном Анрепом. Теперь он мог добавить к этому, что дуэль, возможно, и состоится, потому что тот самый Анреп, как он слышал, получил назначение на Кавказ, на Черноморье, под начало к Раевскому.

Лиза пребывала в неустанных поисках возможности отправиться к мужу в Хунзах. Она просила аудиенции у Пантелеева, но принять ее генерал поручил Попову, который и без того знал, чего добивается эта взбалмошная особа.

Убедившись, что так ей к мужу не попасть, Лиза решилась на крайнее средство. Она задумала любым способом вызволить из лазарета Аркадия, который клялся, что сопроводит ее куда угодно, лишь бы его избавили от общества психиатра и его пациентов. Лиза употребила все свои знакомства среди офицерских семейств, писала фрейлине в Петербург, подкупала часовых, но все было напрасно.

Тем временем в лавках Аванеса росли запасы маркитантских товаров, и Лиза уже начала разбираться, что чего стоит, какой товар ходовой, а который не очень. Иногда, когда жена маркитанта Каринэ была занята детьми, Лиза сама принимала товар и распределяла его по своим местам.

Аванес был доволен свой постоялицей и втайне вздыхал, что он не мусульманин, которым разрешено иметь несколько жен, и что Лиза – замужем, хотя замужество ее было столь необыкновенно, что она не видела мужа с тех пор, как с ним обвенчалась. Но больше всего удивляла Аванеса ее преданность Михаилу. Между делом Аванес и сам пробовал узнать, нельзя ли как-нибудь извлечь Аркадия из сомнительного заведения, при этом ничуть не сомневаясь, что он находится там заслуженно. Однажды вечером он сказал отчаявшейся Лизе: