Ефим Гальперин - Бешенство подонка

Неподалеку, в толпе, боевая подруга Джона Рида Луиза Брайант. Она уже вся в предчувствии оргазма. Раскрасневшаяся. Глаза блестят…

– Согласитесь, – шепчет Джон Рид, – неплохо иметь рядом всегда возбужденную женщину. И при этом удовлетворенную… Кстати, вы же, мистер Иоффе, психоаналитик. Что-нибудь про это понимаете?

– Да! Сублимация. Именно то, где мы расходимся с Фрейдом. Мой профессор…

– Адлер?!

– Правильно! Адлер!

Петроград.

Квартира генерала Лечицкого. День.

Терещенко и генерал Лечицкий стоят у стены возле картины. На ней изображено поле после боя. Дымы, тела и стая налетающих воронов.

– Очень! Кто художник?

– Да, солдатик у меня был в японской кампании, – покашливает генерал. – Чудно рисовал.

– А как фамилия?

– Да спился…

Они возвращаются к столу с самоваром и вареньями. Пьют чай.

Генерал маленький, сухой старичок, весь белый, с большими белыми усами, с упорным взглядом узких, недоверчиво смотрящих глаз. Напевно говорит:

– А вчерашнего дня с таким же предложением как вы, ко мне приходил Союз русских офицеров. Их представителя полковника Врангеля я знаю с японской кампании еще поручиком. Боевой офицер.

– И что? – спрашивает Терещенко.

– Я ответил ему то, что говорю вам. Старый, я старый. В Наполеоны не гожусь. В политике ничего не смыслю.

– Да дело не в политике. Россия гибнет прямо на глазах. Вы ведь боевой генерал. Авторитет для…

Генерал слушает, опустив голову. Терещенко думает, что старенький задремал.

– …Вот, смотрите. Мне в руки попали документы… – Терещенко открывает папку с компроматом на Ленина.

Но тут генерал резко поднимает голову и говорит громко, чеканя каждое слово и глядя прямо в глаза Терещенко:

– А для кого я должен спасать? И про какую это вы Россию? Царя или Гришки Распутина? И что такое Россия для вас, господин хороший, живущий в Париже? С яхтой, которая больше, чем яхта царя-батюшки. И с самым большим в мире бриллиантом. Так для кого спасать? Для вас? Или для понаехавших жидов?!

– Для себя, для детей своих.

– Дети?! Да! Перед моими глазами стоит мой ученик… – генерал подбегает к висящему на стене большому портрету генерала Крымова в черной рамке. Кричит – Вот! Предали, суки! Все! А вы лично, мальчишка, еще красиво так перчатку ему в гроб положили. Масоны хуевы! Да вы и мизинца его не стоите! – он распахивает дверь: – Убирайтесь на хер со своими сраными бумажками!

КОММЕНТАРИЙ:

Генерал Лечицкий Платон Алексеевич.В 1921 году будет арестован и заключен в Таганскую тюрьму Москвы. Умрет через неделю в Первой московской тюремной больнице.

Петроград. Смольный. Штаб.

Вечер.

Довольный Иоффе, напевая арию из оперетки, пересекает набитый табачным дымом, криком и суетой штаб, проходит к своей комнате. По дороге он прихватывает низкорослого, патлатого, очкастого Антонова-Овсеенко. [68]

– Володичка! Дорогой наш Антонов, да еще и Овсеенко. Ты наша армия, ты наш флот! Ты, вообще, вся наша надежда! Есть дело. Зайди.

Через несколько минут из комнаты Иоффе в восторге вылетает Антонов-Овсеенко. Кричит в дверь:

– Товарищ Иоффе, чтоб вы не сомневались! Крейсер – это же…Махина! Сейчас я назначу там комиссара и полный вперед. Свистать всех наверх! Шарахнем из всех башенных орудий! И добавим ещё пушечками с Петропавловки! – радостный убегает.

Иоффе в дверях потирает руки. Оглядывается. Зовет:

– Мальцы! Чудновский, Подвойский! Я обещал… Заходи.

Петроград. Смольный. Штаб.

Комната Иоффе. Вечер.

Чудновский и Подвойский входят в комнату. Иоффе достает из сейфа конверты с купюрами. Вручает каждому:

– Это вам жалованье за октябрь. Теперь, студенты, даю урок. Как-никак, я в двух университетах учился. Берлинский, Цюрихский. Плюс еще один…

– Который? – спрашивает Подвойский.

– Тобольская губерния, вечная ссылка… Короче. Первое. Всё надо делать обстоятельно. Карту видите. Флажки. Это значит, не покладая языков, работают группы агитаторов. А тут папочки. Справа список крупных предприятий. Депутаты Совета ответственные, чтобы вовремя реагировать на настроения. Картотека… Расположение воинских частей, типографии. Тут вот гаражи, где брать транспорт. Маршруты патрулирования. Группы быстрого реагирования. И главная папка! Почта, телеграф, мосты и вокзалы. Э-э-э! Сюда не лезть! Это у нас секретная часть.

– А если не получится? – спрашивает Чудновский.

– Что не получится? Поверьте, мальцы, слишком много причин, чтобы всё у нас получилось.

– «Революцию делает меньшинство. Но на стороне революционеров история!» – тужится, вспоминая цитату, Подвойский.

– Да! Это Плеханов. Старик умел закрутить. Короче.

Запоминайте, будущие вожди и министры. Принцип у меня такой. Возникает вопрос. Ты его решаешь. Возникает следующий. Ты его решаешь. Главное что? Ну-у, Коля-Николай! – улыбается Иоффе и достает свою записную книжечку из кармашка жилета: – Главное, не забывать ставить галочку. Выполнил и галочка! Вот этому я научился у отца. Что?! Никогда не слышали об Абраме Иоффе?! Он пришел в Симферополь молодым парнем, в разбитых сапогах и в пиджаке с чужого плеча. А через двадцать лет уже был владельцем всех почтовых и других транспортных средств Крыма, Имел собственный дом в Москве, звание потомственного почетного гражданина и считался "любимым евреем" министра Витте. Так что главное, мальцы, галочка!

– А если вопрос не решается? Вон, те же казаки? – спрашивает Чудновский.

– Заметьте, обходим стороной. Мы их, а они нас. Нейтралитет. Почему? Ну-у… Всё охватить невозможно. Я не Бог. Так что только Петроград и окрестности. Вот, например, Кронштадт. Прекрасный резерв массы, готовой побузить! При этом в одном месте собраны!

– Да ну их, этих матросов! Сущие черти! – машет рукой Подвойский, – Приказов не слушают. И на кокаине. Это у них «балтийский чай» называется.

– В ссылке меня таежный охотник дед Егор учил костер разжигать. Дрова сыроваты. Нужен мох. Легковоспламеняющаяся субстанция. Вот это они. Крестьяне, привыкшие к простору и запертые в плавающие консервные банки. Тут и спичку подносить не надо. А как с ними себя вести? Есть, Николай, поговорка: «моряки те же дети, только хуй потолще, а ума поменьше». И потом на них у нас есть Антонов-Овсеенко, – Иоффе показывает в окно.

Петроград. Смольный. Двор. Вечер.

Из ворот выезжает кавалькада – броневики и грузовики с вооруженными матросами и солдатами. В середине открытый автомобиль с Антоновым-Овсеенко. Он едет на верфь к «Авроре» назначать на крейсере комиссара от Петросовета.

Петроград. Смольный. Штаб.

Комната Иоффе. Вечер.

– Вот! Человек с партийной кличкой «Штык»! – комментирует выезд кортежа Иоффе. – Он, чего хочешь, для вас отчебучит. С ветерком да громом. Как-никак подпоручик. Наполеон Буонапарте черниговского разлива. Кстати, земляк ваш, Коля. А вы же, Гриша, тоже с Украины?