Ефим Гальперин - Бешенство подонка

Подполковник спохватывается, щёлкает каблуками, наклоняет голову. Редкие волосы с аккуратным пробором не могут скрыть на черепе уродливый шрам от ранения.

– Виноват-с. Погорячился, – бормочет он и, неуверенно ступая, выходит.

– Вы уж извините что так, – разводит руками Терещенко. – Это начальник охраны подполковник Муравьёв. [72]Черт знает кого назначают!

– Да, ничего, – улыбается Винниченко. – Мы привычные. Понимаем, через что придётся идти. Готовы.

– И я всей душой с вами! А что до приглашения, дорогие земляки… Спасибо. Обязательно. Со всей душой. Приеду. Но сначала утрясем дела здесь. До свидания! – Терещенко пожимает руки, уходит. Стешенко смотрит ему вслед:

– Добрий парубок. Але мабуть, масштабу у нас мало йому, 6icoßy сину. Мать його так! Нули? Вш на нашш mobî не того…

Винниченко с Зарубиным переглядываются.

24 октября (6 ноября по новому стилю) 1917 год.

Петроград. Литературный салон Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского.

Вечер.

На улице ветер, дождь, а тут полумрак, свечи, запах кокаина, тени. И знаменитости: Александр Блок, [73]Федор Сологуб, Андрей Белый, Валерий Брюсов, Вячеслав Иванов, Василий Розанов, Николай Бердяев. [74]Конечно, при них девицы.

В прихожей появляется Рутенберг. К нему подплывает Зинаида Гиппиус. [75]Высоко откинув острый локоть, она подносит к близоруким зеленым глазам золотой лорнет и, прищурившись:

– Боже мой, кого я вижу! Вы, и у меня в салоне! Это большая честь!

– Я тоже счастлив, Зинаида Павловна. Мне срочно нужен Михаил Иванович Терещенко.

– Он как раз спорит с Блоком о строении силлабического стиха, но я немедленно его приведу. Иначе вы меня, Пинхас, повесите, как попа Гапона.

– Не пори херни, Зина! Лучше скажи, чтобы нам принесли водки. – Рутенберг усаживается на диванчик в углу.

– Может «балтийского чаю»? – переспрашивает Гиппиус, – У нас кокаин чистый. Без аспирина.

– Не балуюсь я этим. Должен же я как-то от вас, поэтов, бля, отличаться.

А в большой зале играет Вертинский [76]на рояле и как раз поет песню «Кокаинеточка»: «Я знаю, что, крикнув, вы можете спрыгнуть с ума…»

В дальнем углу разговаривает с Мережковским редкая гостья салона мать Терещенко – Елизавета Михайловна. Разговаривает она вежливо, допуская к участию в разговоре дочь Пелагею. А рядом сидит Марго – гражданская жена Михаила Терещенко – и смотрит на публику удивленными глазами. Она всегда такая удивленная.

На диванчике у Терещенко с Рутенбергом жесткий разговор:

– Что вы слушаете этого писаря при Ульянове! Канцелярская крыса!

– Такого бы вам писаря, Михаил Иванович, и вы бы уже стояли наравне с Рокфеллером. Повезло большевикам. Прибился к их берегу. Хотя, нет. Это его прибили. И назначили главным в лавке… – говорит Рутенберг.

– Что вы мне предлагаете, Петр Моисеевич?! Сдаться?

– Нет. Зачем! Я вас просто предупреждаю. Ровно через сутки нас погонят как зайцев. И обязательно убьют. А вмешаться некому. Правительства нет. Все полицейские и сыскные службы парализованы. И охотник не сраный Ленин, а государство Германия.

– Мне плевать…

– Аналогично. Страшнее, Михаил Иванович, другое. Позвонили из газеты «Биржевые ведомости». Они отказываются. «Новое время» тоже не берется. Все типографии под большевиками.

– Я готов выкупить у них газеты и типографии. Пусть назовут цену!

– А куда они денут потом эти деньги? В гроб к себе класть? История с газетой «Речь» у всех на слуху. Мы с вами, Михаил Иванович, в вакууме.

– Завтра я еду в посольства. К американцам, англичанам… Но я не могу же показывать им эти документы. Это позор! – говорит Терещенко.

– Что вы!? Это для них ведь не будет новостью. Но ухватятся! Как-никак конкретные доказательства. Во всяком случае, Михаил Иванович, с завтрашнего вечера вам бы перестать появляться в людных местах. Ах, казаки! Ах, идиоты! Почему они держат нейтралитет?! Ведь им же это аукнется! – Рутенберг допивает водку, уходит.

Терещенко возвращается к маме, сестре Пелагее, Марго. С ними Гиппиус и Мережковский. [77]

– И что у тебя общего с этим грубым евреем? – спрашивает мать Терещенко у сына.

– О, Елизавета Михайловна. Это мистический человек! – вещает Гиппиус. – Задушить своими руками… Попа! Он ваш друг, Михаил Иванович?

– Друг? Да, нет…

– Тогда может быть враг?! Общение с врагом закаляет, бодрит…

Терещенко пожимает плечами.

К нему наклоняется Мережковский. Черные, глубоко посаженые глаза горят тревожным огнем библейского пророка:

– А зачем же вы с ним общаетесь, если он ни то, ни это?

Петроград. Улицы. Двор. Вечер.

Под деревом стоит Иоффе и смотрит в окна квартиры на втором этаже. Там за стеклами, как в аквариуме, безмолвно течет спокойный вечер семьи. Женщина расставляет тарелки на столе. Ей помогает маленькая дочь. Мужчина зажигает свечи.

Семья садится к столу. Ужинать.

Иоффе смотрит. Мокрое лицо. Ведь дождь идет.

КОММЕНТАРИЙ:

Иоффе Адольф. Погибнет в Москве в 1927 году. Официальная версия – самоубийство.

И первая, и вторая жена, и дети от обоих браков будут подвергнуты репрессиям.

24 октября (6 ноября по новому стилю) 1917 года.

Петроград. Река Нева. Вечер.

Через сетку дождя завораживающий процесс прохода огромного и пустого (экипаж – всего 40 человек) крейсера «Аврора» от стенки верфи к набережной у Николаевского моста.

Всё по канонам психоанализа. Завязка, кульминация. А сексуальный символ – огромные стволы орудий главного калибра.

Мимо по набережной едет на лихачах свадьба. Пьяные размахивают бутылками шампанского.

Вышли зрители из театра оперетты после представления. Стоят, смотрят и напевают мотивчик «Без женщин жить нельзя на свете, нет».

Дворники курят. Матросики, солдатики. Проститутки.

На капитанском мостике преисполненный чувства ответственности молоденький лейтенант Эриксон. Рядом, сгорая от восторга, Чудновский и Подвойский.

Кочегары бросают в топку уголь. Отсветы огня на их лицах. В радиорубке возле радиста гордый комиссар крейсера Белышев. Радист гонит морзянкой в Гельсингфорс и Кронштадт:

– Я, «Аврора»!

Стоят на набережной под зонтом довольные Иоффе и Антонов-Овсеенко. Проплывает тело «Авроры» мимо Терещенко. Неподалеку группа гауптмана. Лёхе весело.

ВИДЕНИЯ ЛЕНИНА:

Двор. Ночь.

Юнкер втыкает в живот Ленину трехгранный штык и с удовольствием проворачивает. Ленин пытается ухватить штык. И тут другой юнкер с криком «Коли!» втыкает свой штык.

24 октября (7 ноября по новому стилю) 1917 года. Петроград.

Улица Сердобольская, дом 1, квартира 41.

Конспиративная квартира Ленина.