Ефим Гальперин - Бешенство подонка

– А ничего. Значит, она проснулась. С чем и поздравляю.

– Я в последнее время стал замечать… Вокруг мертвые. Вот разговариваю с ними, а они уже мертвые.

– И я?

– Нет, вы живой, – отвечает Терещенко.

– А вы?

– Вот я к себе и присматриваюсь… Воняет…

– Где? Чем?

– Везде. Кислым… И эти идиоты немцы. Ведь они думают, что взорвут эту бочку с порохом, а сами уцелеют. А может, людям не нужна эта правда? – Терещенко машет папкой с документами.

– И одни люди без правды свернут шею, как цыплятам, миллионам других людей, которые окажутся без правды. Большевики… Крысы! Дурацкая оперетка. Актёришки картонные. Тянут козлетончиками. Но, увы, всё это почему-то происходит… Тут. Как во сне! Ни рукой, ни ногой пошевелить. Наваждение!

– А давайте освободим царя! – вдруг предлагает Терещенко.

– Ну, это без меня, – Рутенберг встает. Помогает подняться Терещенко, – Вы должны сейчас уехать, – он отряхивает пыль с костюма Терещенко, – По тому адресу! И только на условный стук открывать! Приеду за вами в два часа ночи! Я очень серьезно договорился. Мой большой друг. Малоизвестная типография на окраине. Бумагу завезли. И весь огромный тираж вбросим утром на этой чертовой манифестации, которую готовят в Петросовете! Мальчишкам-газетчикам! «Экстренный выпуск!». Как бомба будет! Так что надо дожить до этой ночи.

Снова заглядывает поручик Чистяков.

– Поручик, я очень на вас надеюсь. Ни на шаг не отпускайте Михаила Ивановича, – просит Рутенберг. – Полицейские агенты с вами?

– Так точно!

Петроград. Смольный. Штаб.

Комната Иоффе. День.

Расталкивая всех, через зал пробираются возбужденные Зиновьев и Каменев. Влетают в комнату.

Иоффе сидит на полу, на аккуратно расстеленных листах газеты «Правда» в позе буддийского монаха. Медитирует.

– Товарищ Иоффе, это же провокация! – кричит Зиновьев, – Это заявление Ленина… Разве мы не имеем право высказать свое мнение публично?! Если нас не слышит ЦК! И газета «Правда» нам этой возможности не предоставляет!

– Да! Я как-никак редактор этой самой «Правды»! – кричит Каменев, – И мне затыкают рот, как последнему корректору!

Ленин смеет назвать нас штрейкбрехерами! Изменниками делу революции. А мы уверены, что любое вооруженное…

КОММЕНТАРИЙ:

Буквально за несколько дней до переворота, члены Центрального комитета партии большевиков Зиновьев и Каменев опубликовали в не большевистской газете «Новая жизнь» свои соображения о том, что вооруженное восстание преждевременно. Ленин тут же объявил их в своей газете «Правда» изменниками и штрейкбрехерами революции. Дескать, они выдали Керенскому решение партии о вооруженном восстании.

Иоффе выходит из процесса медитации. Открывает глаза. Смотрит вверх на мечущихся болтунов. Делает им пальчиком, мол, наклонитесь. Те затихают и наклоняются.

– Товарищи, – тихо говорит Иоффе. – У вас есть Троцкий. Есть Яша Свердлов. Я же готовлю съезд. Я готовлю вообще всё. Практикой занимаюсь. А по вопросам теории… Как учит нас товарищ Троцкий – вода кипит при температуре сто градусов. Как учит нас товарищ Ленин – воду надо довести до температуры сто градусов. И она закипит!

– Не юродствуйте! – орет Зиновьев.

– А я не юродствую. Я хочу, чтобы вы были реалистами. Обливайте друг друга, чем хотите. На бумаге! Ситуация предопределена. Вопрос просто в драматичности развития событий. И вообще, жаль, что вы не занимаетесь психоанализом. Вот профессор…

– Адлер! Адлер! – раздраженно орут хором Зиновьев с Каменевым, и вылетают из комнаты.

Они пробираются через толпу суетящихся в зале штаба активистов и наталкиваются на Антонова-Овсеенко. Выбивают у него из рук бумаги. Листы рассыпаются по полу.

За этим наблюдает Сталин. Он сидит в углу у окна и пьет чай.

Антонов-Овсеенко и его адъютант – громадный матрос – подбирают бумаги с пола. А Зиновьев и Каменев, продолжая спорить, движутся дальше.

Антонов-Овсеенко зло смотрит им вслед.

КОММЕНТАРИЙ:

Когда в 1936 году Зиновьева и Каменева приговорят к смертной казни, Антонов-Овсеенко обратится к Сталину с просьбой предоставить ему возможность лично их расстрелять.

Петроград. Крейсер «Аврора».

День.

По набережной к крейсеру подъезжает грузовик. Группа рабочих сгружает и заносит на корабль ящики со снарядами. Комендор Огнев показывает место рядом с пушкой. Ящики тяжелые. Рабочие неаккуратно тащат их по палубе. Крышки отваливаются. И вездесущий дождь моросит на зарядные картузы с порохом.

25 октября (7 ноября по новому стилю) 1917 года.

Петроград. Мариинский дворец.

Кабинет Керенского.

Ранний вечер.

В кабинет заглядывает чиновник. В глубине Керенский торопливо укладывает какие-то бумаги в стоящий на столе саквояж. Его адъютант подносит ещё какие-то листы. Керенский перебирает их, часть бросает на пол, часть кладёт в саквояж. – Александр Фёдорович, – проходит к нему чиновник, протягивает папку, – Вы уж извините, но очень надо. Пятый день добиваюсь. Без Вашей подписи никак.

– Конечно, конечно, Уважаемый Антон Павлович! Подпишу обязательно! Но давайте завтра утром. В одиннадцать приходите. Да что там! Приходите в десять! А пока извините, бегу.

Керенский закрывает саквояж на ключик и быстро выходит из кабинета. Адъютант подхватывает саквояж и исчезает следом за ним.

Огромный кабинет. Сдвинутая мебель, распахнутый пустой сейф. В открытое окно врывается ветер. Он полощет тяжёлую бархатную портьеру, ворошит валяющиеся на полу бумаги. Чиновник подходит к окну, закрывает его. Смотрит во двор.

25 октября (7 ноября по новому стилю) 1917 года.

Петроград. Мариинский дворец. Двор.

Вечер.

Возле второго подъезда стоит авто. На радиаторе развевается флажок США. Машина посла Соединённых штатов Френсиса. Как тот и обещал. Из подъезда торопливо выходит Керенский, садится в машину. Следом за ним его адъютант с саквояжем. Машина трогается.

КОММЕНТАРИЙ:

Термин «восстание» подсунул большевикам, как не странно Керенский. Утром 24 октября на заседании Совета Российской республики он заявил:… в столице в настоящее время существует состояние, которое на языке судейской власти и закона именуется состоянием восстания. В действительности – это есть попытка поднять чернь против существующего порядка и сорвать Учредительное собрание и раскрыть фронт перед сплочёнными полками железного кулака Вильгельма!»

Петроград. Губернская управа.

Вечер.

Рутенберг идет по пустым гулким коридорам. Дергает двери кабинетов. Всё закрыто. Доходит до своего кабинета. Входит.