Ефим Гальперин - Бешенство подонка

– Зачем прислал! Я сам.

– Любите оперетту?

– Ненавижу!

– Послушайте, господин… Швили. Позвольте вам выйти вон!

КОММЕНТАРИЙ:

Немногим больше чем через десять лет Сталин примется уменьшать этот большой украинский народ: Раскулачивание, коллективизация, депортация, Голодомор 1932–1933 годов, Террор 1937 года, Вторая мировая война.

Десятки миллионов загубленных жизней.

24 октября (6 ноября по новому стилю) 1917 года. Петроград.

Ресторан. День.

Входит Рутенберг. Отсчитывает столики от входа. Четвертый в углу.

– Позволите?

Садится. Внимательно смотрит на сидящего напротив и пьющего кофе Адольфа Иоффе.

Заказывает себе пиво. Ждет, пока принесут. Отхлебывает глоток.

– Откуда еврей? – улыбается Иоффе.

– Я думаю, что информацию обо мне вы уже собрали.

– Так же, как и вы обо мне. Просто в соответствии с традицией после «Откуда еврей?» должно идти «Что делает еврей?» Ответ будет «Эпэс». («кое-что по мелочи» – идиш). И мы легко переходим на другой, более интимный уровень общения. Не правда ли?

– Да, мне говорили, что вы человек веселый. И без шутки никуда.

– Признаюсь, есть за мной такое.

– Я тоже люблю повеселиться. Особенно пожрать. – говорит Рутенберг.

– О-па! Откуда текст? Можно взять на вооружение?

– Из тюрьмы. «Кресты».

– Ах, ну да. Вы же сидели за убийство Гапона. Уголовное дело.

– Будем считать, что уголовное. Не столь чистое, как у вас, «политических». Но мне кажется, что вы пригласили меня не для изучения тюремного фольклора. Так что давайте в этом же непринужденном тоне перейдем к основной части доклада.

– Понимаете, есть вопрос, который нас волнует… Тревожит.

– Давайте уточним. Волнует или тревожит?

– Тревожит, – цедит сквозь зубы Иоффе.

– Это отрадно.

– Ну, бросьте!

– Бросаю, – улыбается Рутенберг.

– Известный психоаналитик профессор Альфред Адлер утверждает…

– Позвольте уточнить. Вы у него учились или лечились?

– И то и другое, – поджав губы, роняет Иоффе.

– Н-да. Простите. «Аф бенемунес»… («между нами говоря», «начистоту» – идиш), – Рутенберг смотрит на Иоффе, прищурившись, – а что, во всей большой России, среди всех рабочих, крестьянских, матросских и солдатских депутатов всех этих советов не могли найти никого кроме как вас, Иоффе, чтобы сорганизовать революцию?

– Ну, знаете! Тогда… Тоже «Аф бенемунес»! Неужели среди всех истинных патриотов и спасителей старой России не оказалось никого, кроме вас и этого мальца по кличке «Мешок с золотом»? – ехидно улыбается Иоффе.

– Ладно. Я готов слушать вашу арию. Кстати, вы ведь должны любить оперетту. «Сильва» Кальмана?

– «Веселая вдова» Леграна.

– Так, во вкусах мы уже не сходимся. Пойдем дальше. Итак?

– В России, обычно, когда сватаются, сват произносит «У вас есть товар. У нас есть купец»… – говорит Иоффе.

– Ну, какой у нас товар, я понимаю. А купец у вас погань. И какую сумму он может предложить «мешку с золотом»?

– Как объяснили те, кто послал меня, большую.

– Какую?

– Жизнь. Кстати, вам тоже.

Рутенберг внимательно смотрит на Иоффе:

– То есть вы готовы признать, что у вас купец не из местечковой лавки, а…

Иоффе смотрит на Рутенберга холодно. Произносит тихо на немецком языке одно слово:

– Натюрлих. (natürlich – «конечно» – немецкий).

Молчание за столиком.

– Вы отдаете пакет с… – продолжает Иоффе. – Забываете всё и живете себе дальше. Весело!

Рутенберг смотрит на Иоффе. Вспоминает.

ФЛЕШБЭК:

25 августа (8 сентября по новому стилю) 1917 год. Петроград. Мариинский дворец.

Кабинет Керенского. Утро.

Рутенберг весело здоровается с адъютантом Керенского и, несмотря на его возражение, заглядывает в кабинет.

Керенский за столом. Перед ним кто-то в кресле. Лицо у Керенского очень серьезное. Даже испуганное. Увидев Рутенберга, он спрашивает:

– У вас что-то важное, Пинхас?!

– Да нет. На бегу… Просто хотел сказать «Привет, Саша!»

Сидящий в кресле визави Керенского с интересом оглядывается. Это Иоффе.

КОНЕЦ ФЛЕШБЭКА.

24 октября (6 ноября по новому стилю) 1917 года.

Петроград. Ресторан. День.

– Обдумываете предложение? – сочувственно спрашивает Иоффе.

– Нет. Вспоминаю. Я же видел вас у Керенского. За неделю до того как он объявил генерала Корнилова «изменником». А ведь я, было, решил тогда, что это он по глупости. А потом стал сомневаться. Только не знал я вас. А это тогда вы ему цену объявляли. И мальчик Саша Керенский выбрал… Интересно, что он у вас выторговал в качестве бонуса? Пожизненный пансион в Париже? Или в Нью-Йорке? И ведь генерал Крымов не сам застрелился? Так?

– У вас богатая фантазия!

– Срок ультиматума?

– Сутки.

– Где еврей будет праздновать Хануку?

– В семье.

– Что вы говорите?! – теперь уже ехидно улыбается Рутенберг, – Насколько я знаю, Берта Ильинична от вас ушла. К Островскому. Да-а-а?! Спросите у любого психоаналитика, Иоффе… Хотя, что это я?! Вы же сами большой психоаналитик. Этим не стоит лечить сердечные раны, юноша.

– Чем «этим»?!

– Ну, вот этим… «Натюрлих». – Тихо говорит Рутенберг.

– Это вас не касается!

– О! Я боюсь, что это уже касается не только меня, но и всей России. Итак, что у нас выпало в осадок? Извините, но как говорят у вас в вашей партии, я имею право лишь совещательного голоса. Так что я могу только передать предложение «купца». Не более.

Рутенберг допивает пиво. Долго смотрит на Иоффе. Уходит. Иоффе нервничая, пьет кофе, смотрит вслед.

Петроград. Мариинский дворец.

Буфет. День.

За столиком Терещенко и украинская делегация – Винниченко, Зарубин и Стешенко. [70]Выпивают.

– Огромное вам спасибо, Михаил Иванович, за вашу поддержку Рады! [71]И за курс на федерацию! – говорит Винниченко, – Украина этого вам никогда не забудет.

– Ну, что вы, что вы. Я делаю всё возможное, но знаете, – извинительно шутит Терещенко, – еще один кризис правительства я себе позволить не могу. Ситуация в стране напряженная. Но я уверен. Вот только проведем Учредительное собрание. Именно его решение и придаст статус закона Универсалу Центральной Рады…

– Вообще, Михайло Иванович, вы же наш! – радостно провозглашает Стешенко. – Бросайте этот клятый Петербург и на родную Украину. Вы так нам нужны. Ваша мудрость… Станете головою Рады!

– Охуеть! – над столиком нависает офицер с бледным лицом и горящими глазами кокаиниста. Он упирается взглядом в вышитую украинскую сорочку на Стешенко, – Повыползали из нор мазеповцы, выблядки малоросские, мать вашу. Вот, хер вам, а не автономию!

– Послушайте, подполковник! – Терещенко резко встаёт. – Вы не в борделе! Я вынужден буду доложить гражданину Керенскому о вашем безобразном поведении! Извольте немедленно принести извинения нашим украинским гостям!