Виктор Алексеев - Соперник Византии

Молодой человек вышел с уздою из города и, ходя между печенегами, спрашивал, не видел ли кто его лошади. Он умел говорить по-печенежски, и потому варвары приняли его за одного из своих. Когда он подошел к реке, то сбросил с себя платье и поплыл. Печенеги догадались об обмане и начали стрелять по нему, но не могли уже попасть - он был далеко. И русские с той стороны выехали в лодке к нему навстречу и перевезли на другой берег. Он сказал им:

- Если не подступите завтра к городу, то люди хотят сдаться печенегам.

Воевода именем Претич сказал на это:

- Подступим завтра в лодках, как-нибудь захватим княгиню с княжатами и умчим их на эту сторону, а не то Святослав погубит нас, как воротится.

Все согласились. На другой день на рассвете, севши в лодки, громко затрубили, люди в городе радостно откликнулись им. Печенеги подумали, что князь пришел, отбежали от города, а тем временем Ольга со внуками успела сесть в лодку и переехать на тот берег. Увидав это, печенежский князь возвратился один к воеводе Претичу и спросил у него:

- Кто это пришел?

Претич отвечал:

- Люди со стороны.

Печенег опять спросил:

- А ты князь ли?

Воевода отвечал:

- Я муж княжой и пришел в сторожах [131] В сторожах - передовой. , а по мне идет полк с князем, бесчисленное множество войска.

Он сказал это, чтобы пригрозить ему. Тогда князь печенежский сказал воеводе:

- Будь мне другом.

Тот согласился. Оба подали друг другу руки и разменялись подарками: князь печенежский подарил Претичу коня, саблю, стрелы. Претич одарил его бронею, щитом и мечом.

Когда Кучум вернулся к своим, то сказал, что надо уходить, пока не подошел Святослав. Хан не привык испытывать свою судьбу, он был одним из тех вождей, которые не желали рисковать и нутром чувствовали надвигающуюся беду, потому действовал согласно с обостренным чувством осторожности. И на этот раз оно его не подвело. И, скептически улыбаясь, он сказал:

- Нам нет надобности брать город. Такого договора у нас с ромеями не было, мы свое дело сделали. И за это получили немалые деньги. Каждый хан улуса получит свою долю. Пора уходить.

Но один из ханов, по имени Куря, вдруг заявил:

- Ты, каган, наивен, как ребенок. Они обвели тебя вокруг пальца. Никакого Святослава не будет, мне точно известно. Этот жалкий отряд - все, что у них есть. Надо брать город. Мы теряем такую добычу, которая в несколько раз превосходит плату ромеев.

- Но я уже побратался с воеводой. Я не могу нарушать слово кагана!

- Тогда я нарушу. Я ни с кем не братался. Я найду время и ворвусь в город, вот тогда ты меня поддержишь!

- Мы уходим, - резко сказал Кучум, - ты можешь остаться.

Вступились другие ханы:

- Каган, мы не можем не поддержать Курю. Он смелый воин и может сделать то, что задумал. Мы пойдем с тобой, но остановимся на расстоянии сигнала, который Куря подаст нам, если ворвется в город.

Каган подумал, может быть, и вправду его обманули, но осторожность взяла свое.

- Я ухожу и два улуса со мной, третий может остаться и ждать сигнала Кури, - а сам подумал: «Лучше баран на столе, чем куропатка в поле».

Печенеги, казалось бы, отступили от города, но встали в недалеком расстоянии от него. И летописец пишет «.. .нельзя было русским коней напоить: на Лыбеди стояли печенеги».

Более двух тысяч сабель, через Дунай, Прут и Буг, через земли уличей и тиверцев, западных печенегов, где кочевал улус Ильдея, заменяя лошадей, делая кратковременный отдых от темной ночи до чуть брезжащего на горизонте света, проходя в сутки несколько десятков поприщ, питаясь и ночуя в поле, подложив под голову седла и накрывшись попоной, конница Святослава тараном врезалась в расположение печенегов у Киева и гнала в глубь степей, оставляя трупы и горящие повозки. Не было ни предупреждения, ни сигналов о нападении, что характерно было для натуры Святослава, была только атака, битва до издыхания, преследование и уничтожение врага.

В летописи скромно писалось: «...и отогнал печенегов в поле», но еще неделю после изнурительного похода всадники не слезали с коней. Кучум через воеводу Претича нашел подход к Святославу, и был заключен мир. Печенеги понесли большие потери, особенно из улуса Кури, у него из двух тысяч воинов осталось четыреста пятьдесят, да еще каган Кучум наказал его за непослушание, вручив только половину положенных денег.

Киев вздохнул свободно, встретил Святослава с восторгом, залечивал раны, ремонтировал разрушенные постройки, наводил мосты и мостики через овраги, открывались толкучки, лавки и рынки. Казалось бы, все были довольны возвращением князя. Но их вначале удивило, потом встревожило и огорчило известие о том, что князь собирает новую дружину из юнаков. Все поняли, что Великий князь прибыл ненадолго и, видимо, скоро отправится в земли, из которых прибыл. Это очень опечалило мать Ольгу, когда ей доложили, что Святослав вновь готовится покинуть ее. Она понимала, что все, что она сделала за свою жизнь, все, что она обустраивала, сохраняла и создавала, - все это во власти сына, а она была в доме просто хозяйкой, правда, в огромном доме, но в сознании сына - обыкновенной русской женщиной, которых не очень слушались и почитали возмужавшие сыновья. Эту новую войну она не понимала. Тем более что она узнала, а вернее, ранее догадывалась, что нашествие печенегов - это происки Византии, а зная характер сына, его непреклонность к предательству, понимала, что Святослав кинется в битву с ромеями. И это пугало ее, потому что она хорошо знала военную силу империи.

Ныне с утра княгиня, чуть приоткрыв глаза, почувствовала, что ей гораздо лучше, и в теле появилась какая-то живительная сила, и она, приподнявшись, вдруг увидела у овального окна почивальни фигуру в белом, но как бы прозрачную в ореоле света, и пока она приглядывалась, фигура все приближалась к ней:

- Не пугайся, - спокойно и тихо промолвила фигура. - Я посланник Ее! - он указал на большую икону, которая помещалась в углу комнаты, копию Влахерной Божьей Матери в золотом окладе, подаренную Ольге греческим патриархом Полуэктом.

- Она по-прежнему любит, чтит и помнит о тебе, - продолжал посланник. - Она слышит и слышала все молитвы твои и благословила все труды твои по устройству великого дома Руси. Но она понимает, как устала ты, намучилась, и потому зовет к себе, к покою и вечности. Готовься ко встрече с ней. Она сама придет за тобой.

Фигура пропала, но слова все еще звучали в голове Ольги. Они поначалу напугали ее, потом как бы примирили с пониманием их значения и того, от имени кого они произносились, и вдруг успокоили, будто целебными каплями разлились в душе.

В почивальню постучались, а потом медленно, бережно отворилась дверь, и служанка, просунув голову, сказала: