Валерий Кормилицын - Держава (том первый)

— Долг! Честь! и Родина! Вот девиз русского офицера… Вот смысл его жизни. Что такое воинская честь? — сурово осмотрел ряды замерших молодых людей. — Это верность России! Мужество против неприятеля. Храбрость и дисциплина. Армия погибла, если утеряна её Честь! И уважайте Солдата. Вы и солдаты — главные защитники России! — величественно оглядел замершие шеренги.

Юнкера застыли и, казалось, забыли от волнения дышать.

Этот невысокий человек в полковничей форме был для них центром вселенной. Скажи он им: «Умрите!» Они без раздумий умерли бы…

Перед ними стоял не просто полковник…

Перед ними стоял их Царь!

Символ России!

«Не станет Его, не станет и России», — почувствовав слезу на щеке, подумал Аким.

Он знал, был уверен, что остальные юнкера чувствуют то же самое.

А затем как–то просто и обыденно государь произнёс, чуть улыбнувшись и расслабившись:

— Господа! — замолчал на секунду.

Юнкера замерли и затаили дыхание.

— Поздравляю Вас офицерами!!!

Тишина!!!

Только жаворонок пел в чистом синем небе России.

Николай улыбнулся.

И тут началось!..

— У–р–ра!!!

Загремела музыка…

Государь пошёл к Царскому валику и улыбнулся, глядя, как царица вручает пажам приказы. Те, согласно традиции, свернув их, засовывали под погон.

Дежурный генерал–адъютант вручил стопку приказов начальнику Николаевского кавалерийского училища.

Один из флигель–адьютантов подошёл к Карееву и о чём–то поговорив, передал ему пачку конвертов.

Павлоны что есть мочи орали «Ура» и подбрасывали вверх фуражки.

Пока до них не дошло, что они ОФИЦЕРЫ.

Они знали, что приказ вышел, что они подпоручики, но пока этого не чувствовали. Тем более, что их батальонный по привычке рыкнул, видя нарушение дисциплины:

— Юнкера. Смирно! На право-о, — и повёл их в лагерь, никаких конвертов не вручив.

Ни у кого даже мысли не возникло ослушаться. Напомнить, что уже не юнкера, а подпоручики.

И на главной линейке, перед бараком, Кареев не распустил своих подопечных.

— Господа! — Подпоручиками он их не назвал. Сам не привык ещё. — В Петербург сегодня не поедем, — скрестив руки за спиной, ходил перед строем. — Все поезда будут забиты, — поглядел, как Кусков с офицерами унёсли конверты с приказами в дежурную комнату. — Отдыхайте, — значительно и с лёгким подтекстом произнёс он, иронично хмыкнув, — а завтра к обеду отправимся в Петербург. В училище. Там получите приказы, знаки об окончании Павловского училища, офицерские 300 рублей подъёмных и моё благословение. А сейчас, господа подпоручики.., — сделал паузу.

«У царя научился», — подумал Аким.

— …Вольно. Р-разойдись.

Всё. Учёба закончилась!

В бараке потрясённые офицеры спарывали юнкерские погоны с царскими вензелями, целовали их и бережно убирали, прикрепляя на их место непривычные ещё золотые офицерские.

Некоторые заранее подсуетились, привезли офицерскую форму и переоделись. Но пока до них всё равно не дошло, что они — офицеры.

Тот же барак. Те же койки. И тот же командир.

Господа! — обратился к товарищам Рубанов. — А ведь мы — ОФИЦЕРЫ.

Все замерли, переваривая эту мысль, катая её туда–сюда в мозгу, и вдруг заорали… Несолидно так. По–детски:

— У–у–ра-а! Офицеры-ы!

Лишь один Дубасов грустно сидел на своей койке и всё не решался отпороть свои портупей–юнкерские погоны.

— Не грусти, дружище, — хлопнул его по плечу Аким. — Мы уважаем тебя, ты наш товарищ и однокашник. А лет через десять, может, ещё обойдёшь нас в чинах. Господа! Ура Дубасову, пострадавшему за честь Государевой роты.

— У–ура–а, — орали юнкера, вернее, уже подпоручики, и лезли обниматься к повеселевшему старшему унтер–офицеру 145‑го Охтинского пехотного полка.

Вздохнув, Дубасов тоже заорал «Ура», сам не понимая, чему он радуется.

А потом дружно начали «отдыхать».

Шакалы стаями кружили вокруг лагеря, с подвывом расхваливая свой продукт. И их товар постепенно передислоцировался сначала в руки, а затем и в желудки новоиспечённых офицеров.

В этот вечер даже Зерендорф не возражал против «отдыха». Да и как возразишь — кроме Дубасова все стали подпоручиками.

Утром, проснувшаяся рота юнкеров–подпоручиков, по привычке построившись на главной линейке, не обнаружила в спаянных своих рядах старшего унтер–офицера Дубасова.

Начались активные поиски.

Подошедший подлечить страждущих бравый шакал Иваныч, посмеиваясь сообщил, обращаясь к Рубанову:

— Ваше высокоблагородие, — поглядел на золотые погоны, — того–этого, похоже, ваш друг на станционный буфет забралси. И ещё кто–то с ним…

— Женщина? — растерялся Аким.

— Никак нет. В мужеском обличье.

«Наверное, на дачу к Ольге пошёл, — подумал Аким. — Забыл ему сказать, что она в Питере, а Бутенёвы на воды уехали. Главу семьи лечить», — по офицерской уже дороге, в компании Зерендорфа, Пантюхова и лупившего для бодрости в ротный барабан, непротрезвевшего Антонова, двинулись на станцию.

Шакал Иваныч, немного отстав, брёл за ними, в расчёте, что вскоре его товар будет востребован.

Бывшие юнкера, а ныне подпоручики, смело вышли на перрон, лихо козырнули в ответ жандарму, который повёл их к расположенному чуть в стороне от вокзала солидному двухэтажному буфету, с крыши которого свисали ноги в сапогах.

— Хорошо, что сранья начальства нет, — обьяснял пожилой жандарм. — А мы с понятием, сами в армии служили.

— Всё в толк не возьмут, что уже не юнкера, — вытянул руку по направлению к покатой крыше со свисавшими сапогами Рубанов. — Ба-а, да второй — граф Игнатьев, — удивился Аким. — Опять какую–нибудь дуэль придумали.

— Скорее всего, с гауптвахтой перепутали… Архитектура у зданий одинаковая, — выдвинул свою версию Антонов и бодро заколотил в барабан.

Пожилой жандарм, сдав охраняемый обьект, благоразумно затерялся на станционных просторах.

— Успокойся, — остановил барабанщика Зерендорф. — А то ещё, чего доброго, маршировать там начнут. А буфет — точная копия Царского валика с палаткой, — сделал он свой фельдфебельский вывод, — и даже лесенка такая же. Может, решил выпросить у государя чин поручика, — заржал он.

— Точно. Значит, оправдываться к батюшке–царю пошёл, — поддержал Зерендорфа Пантюхов, покатываясь от смеха. — Как снимать–то их будем? По пьяне, русский человек куда хошь залезет, а вот слезть, да ещё с похмелья, уже проблема.

Вот тут со своим шакальим советом и подкатил Иваныч.

— Ваши высокоблагородия, окромя пожарных их никто не снимет.

Вновь испечённые подпоручики поглядели в сторону каланчи, а затем на сидящих на краю карниза, и во весь рот зевающих соперников.

— Не дотумкали ишшо, где находятся, — сделал правильное умозаключение Иваныч. — Айдате до тушил провожу. А то ихний козёл злюшший, как собака.